Жара стояла такая, что даже воздух в гостиной казался густым и неподвижным, как сироп. Алексей полулежал на старом диване, уставившись в мерцающий экран телевизора, где беззвучно мелькали кадры какой-то старой комедии. Он не следил за сюжетом - все его внимание была сфокусировано на другом спектакле, разворачивавшемся в центре комнаты.

Его мать, Ирина, занималась уборкой. На ней были старые, выцветшие легинсы, обтягивающие узкие бедра и круглую, упругую попу, а просторная майка, которая, однако, когда она наклонялась, откровенно обрисовывала провисающий под тканью лифчик и всю пышную округлость ее груди. Алексей водил по матери взглядом, как змея, затаившаяся в засаде. Он наблюдал за каждым ее движением, за игрой мышц под тонкой хлопковой тканью, за каплями пота, которые скатывались по женской шее в загадочную глубину декольте.

Ирина была красивой женщиной, и Алексей, с его извращенным, ненасытным аппетитом, давно это признал. Ему было двадцать два, и его лихорадило от постоянного, неутолимого желания, которое ни одна из его подруг не могла удовлетворить. Им было страшно или противно попробовать то, чего хотелось Лехе. А со шлюхами — теми, кого он находил на просторах интернета — было неинтересно. Не было в них того, чего он жаждал: власти, грязи, полного разрушения табу.

А тут она - его мать. Ходячее воплощение запрета. Стройная, с осиной талией и соблазнительными формами, которые женщина, казалось, даже не пыталась скрыть. Ее короткие черные волосы, были слегка влажными от пота и липли к щекам и лбу. Когда Ирина поворачивалась, парень ловил вспышку ее изумрудно-зеленых глаз, таких ярких на фоне матово-молочной кожи.

Алексей почувствовал, как по его жилам разливается знакомое тепло, а в паху начинает набухать тяжелая, неудобная эрекция. Он потянулся к пустому стакану на столике, делая вид, что пьет, просто чтобы скрыть напряжение в лице. Его пальцы сжали холодное стекло так сильно, что кости побелели.

Мысли путались, сливаясь в грязный, сладострастный поток: «Вот же она... моя родная мать... Сейчас порву на ней эту проклятые тряпки и посмотрю, как она запоет. Как эти розовые сосочки, которые я в детстве сосал, станут твердыми от страха. Как эта ее чистая, ухоженная пизда примет хуй своего сына.

Ирина, ничего не подозревая, подошла к телевизору, чтобы протереть пыль. Она встала на цыпочки, протягивая руку с тряпкой, и ее майка задралась, обнажив полоску голой, бледной кожи живота и тугой пояс легинсов, врезавшийся в ягодицы. Попа - круглая и высокая, идеальной формы - напряглась в этой позе.

Этот вид стал последней каплей. Что-то щелкнуло в мозгу у Алексея, сломалось, как хрупкая перегородка. Все его планы, все осторожные фантазии о постепенном соблазнении испарились, уступив место животной, неконтролируемой ярости желания.

Парень резко поднялся с дивана. Пульс застучал в висках, заглушая все звуки. Шаги его были быстрыми и пружинистыми. Ирина услышала их и обернулась, и на ее лице застыло вопросительное, слегка обеспокоенное выражение:

— Леш, что-то слу...

Сын не дал женщине договорить.

Его сильная и цепкая рука впилась ей в волосы, сжимая короткие пряди в кулаке. Алексей резко дернул ее на себя, к полу, нарушив равновесие.

— Алексей! Что ты делаешь?! — голос матери, обычно такой мягкий, взвизгнул от неожиданности и страха.

Она попыталась вырваться, оттолкнуть сына, но он был выше, тяжелее, его мускулы, накачанные в спортзале, напряглись, как стальные канаты. Парень прижал мать к себе, его дыхание стало тяжелым и хриплым. Он чувствовал, как ее маленькое и хрупкое тело бьется в его руках, как пойманная птица.

— Заткнись, мамочка, — прошипел Леха женщине в ухо, и его голос звучал чужим, низким и гнусным. — Молчи и не дергайся. А то будет хуже.

— Пусти! Сынок, опомнись! Это же я! Мама! — Ирина продолжала биться, ее ногти впились в предплечье сына, оставляя красные царапины. Боль лишь подстегнула парня, добавив остроты в его извращенное возбуждение.

— Я знаю, кто ты, — рычал Леха, одной рукой удерживая мамины руки за ее спиной, а другой срывая с нее майку.

Тонкая ткань с треском разорвалась по шву. Он швырнул ее в сторону. Перед парнем предстал мамин бюстгальтер - простой, телесного цвета, туго натянутый на объемную грудь. Светло-розовые ореолы сосков проступали сквозь ткань.

— Я именно потому и хочу тебя выебать, что ты моя мама.

— Нет! Алексей, нет! Это грех! Прекрати! — женские крики становились все отчаяннее, в них пробивались слезы.

Лешка коротко и цинично рассмеялся. Его пальцы нашли пряжку бюстгальтера - ловким, привычным движением он расстегнул ее. Бретели соскользнули с женских плеч, и тяжелые, пышные сиськи с нежными, бледно-розовыми, уже затвердевшими от ужаса сосками, вывалились наружу. Они были именно такими, какими парень их себе представлял — полными, соблазнительными, с голубоватой сеткой вен под фарфоровой кожей.

Ирина попыталась прикрыть грудь руками, но сын грубо убрал ее кисти.

— Не прячь. Я все равно все увижу. Все.

Его взгляд упал на мамины легинсы. Алексей прижал женщину к дивану, обездвижив своим весом, и схватил обеими руками за пояс. Ирина забилась, закричала, но сын лишь сильнее прижал ее, чувствуя, как мягкое тело уступает под его жесткостью.

— Пожалуйста, сыночек, не надо... Я все сделаю... что захочешь... только не это... — женщина перешла на лепет, мольбы, ее слова прерывались рыданиями.

— Я и так возьму все, что захочу, — отрезал парень, и с силой дернул на себя.

Простая ткань не выдержала и порвалась по шву от пояса до промежности. Еще один рывок — и Леха сдернул с матери все, включая простые хлопковые трусики, ставшие теперь лишь жалким клочком ткани на полу.

Ирина лежала перед собственным сыном полностью обнаженная. Ее тело, которое он в детстве видел таким естественным, теперь казалось Алексею самым развратным зрелищем на свете. Молочная кожа, тонкая талия, пышные бедра, и между ними — аккуратная щель влагалища, прикрытая темным, густым волосом. И эта круглая, упругая попа, которая свела его с ума.

Парень встал над матерью, наслаждаясь ее унижением и слезами, которые текли по вискам и капали на обивку дивана. Его огромный и напряженный член упирался в женское бедро. Алексей видел, как мамины глаза, широко раскрытые от ужаса, скользнули по нему, и в них читалось отвращение и животный страх.

— Встань на колени, шлюха, — скомандовал парень, стаскивая ее с дивана и с силой ставя на колени на ковер. — Будешь сосать мой хуй, как последняя блядь.

— Нет... Я не буду... — попыталась сопротивляться Ирина, но ее дух был уже сломлен. Ее тело повиновалось грубой силе сына.

Лешка взял свой член у основания и провел головкой по маминому мокрому от слез лицу, оставляя влажный след на щеке и губах.

— Открой рот.

Женщина сжала губы и зажмурилась. Тогда Алексей отвесил ей резкую, оглушающую пощечину. Звук удара ладони по ее щеке прозвучал в тишине комнаты, как выстрел. Голова Ирины дернулась в сторону, на нежной коже проступила алая отметина.

— Я сказал, открой рот, мама! — прогремел голос Лешки.

Ирина, всхлипывая, медленно разомкнула челюсти. Ее губы дрожали. Удовлетворенная ухмылка исказила лицо Алексея. Он направил головку члена к маминым губам и грубо, без прелюдий, вставил хуй ей в рот, упираясь залупой в нёбо.

Ирина подавилась, ее тело содрогнулось от рвотного спазма, и слезы хлынули с новой силой. Лешка чувствовал, как мамин горячий, влажный рот обжигает его член, как язык беспомощно упирается в его ствол, как слюна, смешанная со слезами, начинает обильно стекать на грудь.

— Вот так, мамочка, — Лешка начал двигать бедрами, медленно вводя член глубже в мамину глотку. — Вот так настоящая блядь сосет хуй своего сыночка. Глубже. Возьми его весь.

Алексей положил руки маме на затылок, сжимая короткие волосы, и начал трахать ее рот, задавая жесткий, безжалостный ритм. Его движения были глубокими, почти до гортани. Парень смотрел вниз, на искаженное гримасой страдания лицо мамочки, на ее широко открытые, полные ужаса зеленые глаза, на слюну, которая пузырилась в уголках ее губ и капала на обнаженную грудь.

Вид ее унижения заставлял член пульсировать с еще большей силой. Лешка чувствовал себя богом, тираном, хозяином этой женщины, подарившей ему жизнь, а теперь вынужденной отдать ему свое тело на проеб.

Парень менял темп, то ускоряясь, то почти вынимая член, чтобы снова грубо вогнать его до самого основания. Мамино горло издавало хриплые, давящиеся звуки, которые были для него слаще любой музыки.

— Да, вот так... Глотай, сука. Глотай хуй своего сына.

Мысль о том, чтобы кончить маме в рот, сводила Леху с ума, но он сдерживался. Это был только первый акт, а он хотел большего. Вытащив свой мокрый, блестящий от слюны член, парень с силой потянул мать за волосы, заставляя встать.

— Теперь повернись. Встань рачком. Хочу посмотреть, какая ты там, в самой священной дырочке.

Ирина была слишком разбита, чтобы сопротивляться. Ее тело двигалось послушно, как у марионетки. Сын толкнул ее к дивану, заставив наклониться и опереться локтями на сиденье. Женская спина выгнулась, а круглая и бледная попа с темным анусом, скрытым между ягодиц, и соблазнительного вида пиздой ниже, оказалась перед Лешкой на идеальной высоте.

Алексей провел рукой по маминым ягодицам, наслаждаясь шелковистостью ее кожи. Затем парень отвесил звонкий и сильный шлепок, и на молочной коже тут же проступил красный отпечаток его ладони, а Ирина вскрикнула от боли и унижения.

— Красиво, — проворчал Леха. — Очень красиво, мамочка.

Он направил свой член к маминому влагалищу. Оно было сухим, несмотря на все ее непроизвольные реакции, женское тело сопротивлялось сыну на физиологическом уровне.

Алексея это лишь разозлило и возбудило еще сильнее. Он плюнул себе на руку, смазал головку своей и маминой слюной, собранной с ее же лица, и с силой, одним резким толчком, вошел в нее.

Ирина закричала — это был не крик, а протяжный, животный стон, полный такой боли и отчаяния, что, будь парень в другом состоянии, это могло бы его остановить. Но сейчас это было топливом для его садизма. Мамино влагалище было тугим, судорожно сжимающимся вокруг его члена, и эта боль, которую Лешка ей причинял, была для него высшей формой наслаждения.

Парень начал трахать мать, держа за бедра, его живот с шлепком ударялся о ее ягодицы. Каждый толчок был жестким, глубоким, вгоняющим хуй в пизду до самого основания. Алексей смотрел, как его член, покрытый смесью ее слюны и собственной вагинальной смазки, которую боль и страх заставили женщину выделить, входит и выходит из маминого тела, из того самого лона, из которого он сам когда-то вышел.

— Чувствуешь, мама? — Алексей наклонился к ее уху, не прекращая движений. — Чувствуешь, как твой сын трахает твою старую пизду? Как она принимает его хуй? Ты хотела такого для меня? Хотела, чтобы я был большим и сильным? Ну вот, я вырос.

Парень шлепал мамочку по попе с каждым толчком, и алая краска заливала ее белые ягодицы. Женские крики сменились тихими, бессильными рыданиями. Она повторяла одно и то же, как заведенная:

— Господи... прости его... Господи...

— Бога тут нет, — хрипло прошептал Алексей, ускоряясь. — Есть только ты и я. И мой член в твоей пизде.

Его яйца напряглись, и парень чувствовал нарастающую волну оргазма. Он трахал мать с яростью, вымещая на ее теле все свои извращения, всю свою пошлую, нереализованную мощь.

Но Леха снова сдержался.

Вытащив член, он заставил мать перевернуться. Теперь Ирина лежала на боку на диване, разбитая, ее глаза были пусты, грудь вздымалась от рыданий. Ее влагалище было покрасневшим, слегка припухшим от насилия.

Алексей встал над матерью, и его член был все так же тверд и готов к действию. Парень провел по нему рукой, смазывая ствол ее соками, и его взгляд упал на мамин анус — маленькое, темное, нетронутое отверстие, сжавшееся от страха между ягодицами.

Леха ухмыльнулся, и в его ухмылке было чистое, немыслимое торжество. Он наклонился к маминому лицу, к ее уху, и прошептал тихо, но так, чтобы каждое слово врезалось в сознание женщины, как раскаленный нож:

— А теперь, мамочка, я выебу тебя в жопу.

***

Воздух в гостиной, и без того густой от жары, наполнился новыми, отвратительными запахами. Запах пота и страха, соленый привкус слез, сладковатый дух насильно вырванного возбуждения и теперь — тяжелое, грубое амбре животного ужаса. Слова Алексея повисли в этом знойном мареве, как отточенное лезвие, готовое окончательно перерезать тонкую нить, связывавшую их как мать и сына.

— А теперь, мамочка, я выебу тебя в жопу.

Фраза не была громкой - она была произнесена почти шепотом, горячим, сиплым, с интимностью любовника, но с весом смертного приговора. Каждое слово впивалось в сознание Ирины, в ее изнасилованное, избитое тело, в ее растерзанную душу.

Сначала они не вызвали ничего, кроме глухого, белого шума в ушах. Мозг, перегруженный болью, унижением и шоком, отказался воспринимать новую, запредельную степень кошмара. Женщина повернулась на спину, ее взгляд был устремлен в потолок, покрытый паутиной трещин, которые плясали и двоились в слезах.

Ее грудь, покрытая красными пятнами от пальцев сына и синяками от укусов, судорожно вздымалась. Влагалище горело огнем, каждый нерв на его растянутых, порванных стенках кричал о боли. А Алексей... он хотел большего.

Сын хотел того, что было для женщины последним рубежом, глухой, неприступной крепостью ее тела, символом чего-то такого, во что даже в самых потаенных и грязных фантазиях не ступала нога.

Затем понимание пришло. Медленно, как струйка ледяной воды, пущенная по позвоночнику. Оно не было взрывным - это было тихое, тотальное оцепенение, паралич воли, за которым последовала новая, невиданная доселе волна животного, инстинктивного ужаса.

Женское тело, до этого момента покорно принимавшее насилие сына, вдруг снова затряслось в немой, отчаянной попытке протеста. Ирина попыталась сжаться, сомкнуть ноги, закрыть руками то самое место, но ее конечности были ватными и не слушались. Лишь слабый, хриплый стон вырвался из пересохшего, разбитого крепким хуем рта.

— Н-не... — это было даже не слово, а предсмертный хрип. — Т-только не... туда... Алексей... умоляю...

Лешка наблюдал за этой мгновенной трансформацией с нескрываемым, садистским удовольствием. Он видел, как пустота в маминых глазах сменилась диким, паническим страхом. Это был новый, восхитительный для него спектакль.

Парень, как гурман, смаковал каждую деталь: как задрожала мамина нижняя губа, как сузились зрачки, как ее пальцы беспомощно заскребли по пропитанному потом дивану. Его крепкий член, все еще влажный от маминой вагинальной смазки и слюны, дернулся и стал еще тверже, будто выкованный из бледной, испещренной синими жилами стали.

Темное, всепоглощающее желание пожирало Алексея изнутри. Это было не просто сексуальное влечение - это был акт абсолютного владычества, акт осквернения. Он собирался пометить женщину самым грязным, самым унизительным способом, навсегда превратив из матери в вещь, в свою личную, запредельно развращенную игрушку.

— "Нет" я уже слышал, мама, — голос Лешки снова обрел ту жестокую, насмешливую интонацию. Он встал на колени между маминых силой разведенных ног, и его руки легли на ее внутреннюю поверхность бедер, грубо раздвигая их еще шире, обнажая все ее естество.

Взгляд парня скользнул с маминой покрасневшей, опухшей пизды чуть ниже, к той самой узкой, темной щели, сжавшейся между белесыми, покрытыми алыми отпечатками его ладоней ягодицами.

— И мне не понравилось. Больше я этого слова слышать не хочу.

Алексей наклонился, и его лицо оказалось совсем близко к маминой промежности. Он вдыхал ее запах — смесь естественного аромата выебанной вагины, страха и боли. Это было опьяняюще.

Одной рукой парень раздвинул мамины ягодицы, обнажив анус полностью. Кольцевая мышца была туго сжата, почти невидима, маленькая, сморщенная, беззащитная. Леха смочил средний палец слюной — длинной, липкой нитью, которая повисла у него с губ, — и поднес его к этому неприступному форпосту.

Ирина забилась, увидев этот жест.

— Нет! Не трогай! — крик женщины был полон такого первобытного отчаяния, что, казалось, мог разбить стекла в окнах.

Но палец ее сына был неумолим.

Он уперся в плотное, бархатистое мышечное кольцо и с силой надавил.

Ирина взвыла.

Это была не боль от члена во влагалище — та была острой, разрывающей. Это было что-то иное — глухое, давящее, противоестественное ощущение вторжения в самое нутро, в самую сокровенную, инертную часть женского тела.

Палец, преодолевая мощное сопротивление сфинктера, медленно, сантиметр за сантиметром, погружался внутрь. Алексей чувствовал, как мамины внутренности сжимаются, пытаясь вытолкнуть незваного гостя, как горит ее прямая кишка. Он двигал пальцем туда-сюда, растягивая узкий проход, с наслаждением наблюдая, как все тело Ирины сотрясается в конвульсиях, как ее ноги дергаются в судорожных спазмах.

— Вот видишь, — говорил парень, не переставая двигать пальцем, и его голос был спокоен, почти ласков. — Тесно. Очень тесно. Но мы это исправим. Мы подготовим твою дырочку к приему гостя.

Лешка вытащил палец. Он был покрыт слизью и крошечными частичками кала. Запах стал еще более резким, человеческим, животным. Алексей поднес палец к маминому лицу, заставил ее смотреть на него.

— Смотри, мама. Это твое нутро. Твое грязное, вонючее нутро. И сейчас оно станет моим.

Парень плюнул прямо на мамин анус, густой, мутной слюной. Затем плюнул на свой член, смазывая его основательно. Слюна смешалась с материнскими вагинальными выделениями, создавая примитивную смазку.

Леха вставил в анальное отверстие матери уже два пальца, растягивая его с силой, от которой у Ирины потемнело в глазах. Она перестала кричать и теперь лежала, беззвучно шевеля губами, а слезы текли с ее щек ручьями, сливаясь с потом и слюной на диване в мокрое, грязное пятно.

Ее дух был сломлен окончательно. В глазах не осталось ничего, кроме пустоты и бездонного ужаса. Сопротивляться было бесполезно. Она понимала это теперь на уровне инстинкта. Ирина была куском мяса, тушкой, которую разделывают по своему усмотрению.

Алексей почувствовал это. Он почувствовал, как из маминого тела ушло последнее напряжение, как она обмякла, став полностью пассивной, безвольной. Это была его полная победа. Удовлетворение, которое ощутил парень, было сильнее любого сексуального наслаждения.

Он вытащил из задницы мамочки пальцы.

Его огромный и зловещий член направился к растянутому, влажному от слюны анусу. Широкая и упругая залупа уперлась в мышечное кольцо.

— Ну, вот и все, мамочка, — прошептал Лешка. — Принимай твердого гостя.

Он уперся руками в мамины бедра, пальцы впились в белую, нежную кожу, и мощно, без предупреждения, без медленного вхождения, толкнул таз вперед.

Это был ад.

Боль, которую испытала Ирина, не поддавалась описанию. Ее крик застрял в горле, вырвавшись наружу хриплым, беззвучным воплем. Бедной женщине казалось, что ее разрывают пополам, что внутрь вгоняют раскаленный докрасна лом. Ее анус, ее несчастная дырочка, не предназначенная для такого вторжения, с яростью сопротивлялась, а мышечные волокна растягивались до предела, грозя разорваться.

Алексей чувствовал невероятное, сдавливающее сопротивление. Мамина прямая кишка судорожно сжималась вокруг его залупы, пытаясь вытолкнуть ее, но парень был сильнее. Он подал бедрами еще раз, с еще большей силой, прорываясь сквозь мышечные барьеры глубже и глубже, пока хуй не вошел в мамину задницу полностью.

Живот Алексея прижался к маминой пизде.

Он был внутри. В самой глубине материнского тела. В том месте, которое было символом неприкосновенности и табу.

Лешка замер на секунду, наслаждаясь этим моментом. Он смотрел на место их соединения, на то, как его толстый, темный член исчез в маленьком, растянутом до невозможности анальном отверстии матери. Оно было красным, воспаленным, и из него сочилась слюна. Вид жидкости на бледной коже вызвал у парня новую волну возбуждения.

— Боже... — простонал он, и в его голосе звучал почти религиозный экстаз. — Какая же ты тесная, мама. Какая грязная и тесная.

И тогда Алексей начал двигаться.

Это были не ритмичные, любовные толчки, а грубые, размашистые, животные движения. Каждый раз, когда член выходил почти полностью, женский анус с трудом скользил по крепкому стволу, а каждый глубокий вход заставлял тело Ирины вздрагивать от новой волны мучительной, тупой боли. Сын трахал женщину в задницу с той же яростью, что и влагалище, но теперь это было нечто большее. Это было осквернение самого ее естества.

Парень снова заговорил, и его грязные, унизительные, как удары кнута, слова лились потоком:

— Чувствуешь, шлюха? Чувствуешь, как твой сын забивает своим членом твои кишки? Ты и не думала, что родила меня из своей пизды, и я больше никогда не побываю в ней, так? Нет. Теперь я буду ебать тебя во все твои вонючие дырки, когда захочу, и ты навсегда останешься моей грязной, анальной подстилкой.

Он держал женщину за бедра, и его ногти оставляли на ее коже глубокие, багровые полосы. Звук соударения их тел, влажные шлепки, хлюпающие, отвратительные звуки проникновения в анус, прерывистые, хриплые всхлипы женщины — все это сливалось в симфонию абсолютного разврата.

— Твоя попка... твоя святая, девственная попка... теперь моя грязная дырка для хуя. Я буду ебать ее постоянно, мама. Понимаешь? Я буду использовать ее как насадку на член. И ты сама будешь просить меня об этом.

Ирина не слышала слов сына. Ее сознание отключилось, пытаясь спастись от невыносимой реальности. Она плыла в темноте, пронизанной вспышками адской боли. Женщина больше не была Ириной - она была просто сгустком боли и унижения, разорванным куском плоти. Иногда до нее доносились голос сына, его рычание, и тогда женщина мысленно, как мантру, повторяла: «Умру... сейчас умру...»

Но смерть не приходила. Приходила только боль, снова и снова, с каждым толчком хуя в жопе, разрывая бедолагу изнутри.

Алексей чувствовал, как его оргазм приближается. Это был не просто выброс спермы - это был апофеоз его власти, пик его разрушительного триумфа. Парень ускорился, его движения стали резкими, хаотичными. Он вгонял себя в мамины горящие, оскверненные внутренности с такой силой, что диван содрогался и скрипел под ними.

— Готовься, мама! — закричал Леха, и его голос сорвался на визгливый, истеричный вопль. — Готовься, блядь! Получай сперму своего сына в свою грязную дырку!

Он вогнал хуй в истерзанную задницу до упора в последнем, сокрушительном толчке и замер. Тело парня выгнулось в немой судороге. Он чувствовал, как из него вырывается мощный, пульсирующий поток. Его горячая и густая сперма била глубоко в мамину прямую кишку, заполняя ее, смешиваясь с каловыми массами.

Парень кончил, накачав мамину жопу своим семенем до предела. Пульсации его члена, передававшиеся на израненные стенки прямой кишки, казалось, длились вечность. Леха рычал, как зверь, его лицо исказила гримаса первобытного, ничем не прикрытого удовольствия.

Наконец, как думала Ирина, экзекуция прекратилась. Ее сын тяжело дышал, упав женщине на грудь, с которой градом катился пот. Алексей медленно, с наслаждением вытащил свой член из выебанной задницы.

Вид был поистине апокалиптическим.

Хуй Лешки, еще не обмякший, был покрыт густой, белой спермой, которая смешалась с коричневатыми, комковатыми частицами говна. От него шел тяжелый, тошнотворный запах.

Из растянутого, зияющего, как рана, ануса Ирины медленно, густой струйкой вытекала та же самая отвратительная смесь — конча сына и дерьмо матери. Она стекала по женской промежности на обивку дивана, образуя липкую, дурно пахнущую лужу.

Алексей смотрел на это и чувствовал прилив такой силы, такого всемогущества, что ему казалось, он может свернуть горы. Парень добился всего - он разрушил мать полностью. Леха превратил женщину, родившую его, в грязный сосуд для своих экскрементов и семени.

Но его извращенной фантазии этого было мало - ему нужно было закрепить свой триумф.

Окончательно и бесповоротно.

Встав на подрагивающие ноги, Алексей подошел к маминому лицу. Она лежала на боку, ее глаза были закрыты, дыхание было поверхностным. Парень грубо тряхнул мать за плечо.

— Открывай глаза, шлюха. Я еще не закончил.

Женщина медленно, с трудом подняла веки. В ее взгляде не было ничего: ни ненависти, ни страха, лишь пустота, как в глазу мертвой рыбы.

Алексей поднес свой испачканный член к лицу матери. Зловоние ударило в нос женщины, заставив ее рефлекторно сморщиться.

— Вылижи, — скомандовал парень коротко. — Сделай его чистым. Проглоти каждую каплю. И свое дерьмо, и мою сперму. Проглоти все.

Ирина посмотрела на этот отвратительный, покрытый невыразимой грязью орган, и ее желудок сжался, а горло сдавил рвотный спазм. Но что-то внутри нее было сломано настолько, что даже этот инстинктивный позыв не перерос в сопротивление. Женщина понимала, что любая попытка отказа приведет только к новой боли, к новому унижению, а сил перенести это у нее не осталось.

Воля к сопротивлению была мертва.

Медленно, с видом автомата, Ирина протянула руку, но сын грубо шлепнул ее по кисти.

— Без рук, сука. Ртом и языком. Как животное.

Женщина закрыла глаза, словно пытаясь отгородиться от реальности, и потянулась к сыновьему члену. Ее бледный и дрожащий язык высунулся изо рта, и Ирина коснулась им кончика залупы, где сперма и говно смешались в густую, липкую пасту.

Вкус был чудовищным - соленый, горький, с отчетливым привкусом фекалий. Рвотный спазм сдавил женское горло, ее тело выгнулось, беднягу чуть не вырвало, но в желудке уже не было ничего, кроме желчи. Желтоватая жидкость едва не брызнула на диван, но сперму и кал Ирина, сжавшись в комок от судорог, не изрыгнула.

— Глотай, говноедка, — шипел Алексей, наслаждаясь мучениями матери. Он провел членом по ее губам, вымазывая их в коричневато-белой кашице. — Ты же любишь это. Ты — анальная шлюха. Самая грязная потаскуха на планете. Ты рождена для того, чтобы сосать грязные члены и есть говно. И мое говно ты будешь есть постоянно.

Ирина, рыдая и давясь, снова высунула язык. Она водила им по стволу члена, собирая вязкую, отвратительную массу. Женщина слизывала ее, чувствуя, как комки застревают в горле, вызывая новые рвотные спазмы. Она делала это методично, покорно, как загнанная лошадь, которая тянет свою повозку, не думая о пункте назначения. Сознание отступило, наблюдая за этим со стороны, как за кошмаром, происходящим с кем-то другим.

Ирина очистила член сына почти дочиста. Ее язык и губы были измазаны в той же грязи, что и хуй. Алексей смотрел на это с холодным торжеством:

— Теперь открой рот.

Женщина послушно разомкнула губы. Ее сын провел большим пальцем по самой грязной части у основания своего члена, собрал остатки дерьма и засунул матери в рот.

— Жуй. И глотай. Я хочу видеть, как ты это делаешь.

Бедняга сомкнула челюсти. Ее лицо исказила гримаса невыразимого отвращения. Она делала жевательные движения, чувствуя, как песчаные, отталкивающие частицы скрипят на ее зубах. Затем, с усилием, с новым рвотным позывом, который Ирина подавила, сжав кулаки до побеления костяшек, она проглотила.

Это был акт ее окончательной капитуляции. Ее моральная смерть.

Алексей удовлетворенно вздохнул.

Он посмотрел на свой член. Он был почти чист, лишь кое-где оставались следы маминой слюны. Хуй был символом его абсолютной, ничем не ограниченной власти.

— Вот и все, — сказал Лешка спокойно. — Теперь ты моя. Полностью. Навсегда.

Парень повернулся и, не оглядываясь, пошел на кухню. Его походка была уверенной, расслабленной, будто он только что вышел из душа, а не совершил самое чудовищное преступление, на какое способен человек. Алексей налил себе стакан воды и залпом выпил. Вода была теплой, но она утолила его жажду.

В гостиной Ирина лежала на полу, куда она скатилась с дивана. Женщина не пыталась встать, прикрыться, утереться. Она лежала в позе эмбриона, прижав колени к груди, и ее тело время от времени сотрясали беззвучные, сухие спазмы плача.

Из ее изуродованного ануса на ковер медленно сочилась мутная, бело-коричневая жидкость. Ирина смотрела в одну точку, и в ее изумрудных глазах, некогда таких ярких, не осталось ничего.

Ни мысли, ни чувства, ни надежды. Лишь пустота, холодная и бездонная, как космос.

Женщина была не человеком, а куклой. Живой, дышащей куклой, которую ее собственный сын собирался превратить всего лишь в инструмент для реализации своих темных, извращенных фантазий.

Благодарю за внимание. Если тебе понравилось и ты готов окунуться в Темную сторону, то приглашаю тебя почитать продолжение и другие мои истории на моем бусти:

https://boosty.to/mr_brown_777

Но будь осторожен, поскольку мои рассказы могут тебя шокировать.

До встречи, Дорогой Читатель.