Снег лежал нетронутыми сугробами, искрясь под лучами январского солнца. Внедорожник плавно закатился на площадку перед большим деревянным домом. Мотор, наконец, замолк.

Костя уже обходил машину, чтобы открыть дверь Катьке. Его жена выпорхнула из салона с заразительным смехом, подхватив пригоршню снега.

— Бррр! Ну и дубак! — воскликнула она, тряся золотистыми волосами.

Я потуже закуталась в шарф, глядя, как Максим, резко вышел и направился к багажнику. Он принялся вытаскивать чемоданы, словно приехал сюда один. Он снова забыл, что я сижу на пассажирском сиденье, что мне тоже нужна помощь, что я вообще тут есть.

— Анечка, давай, — дверца с моей стороны распахнулась, и в проеме возник Костя, улыбаясь своим добрым, открытым лицом. Он протянул руку, и я ухватилась за нее, выбираясь из кресла в сугроб. — Осторожно, скользко.

— Спасибо, Костя, — прошептала я, чувствуя, как горят щеки от стыда. От того, что эту простую человеческую любезность мне оказывает не жених, а его брат.

Костя кивнул и, убедившись, что я твердо стою на ногах, пошел помогать Максиму. Я осталась с Катькой, которая, потирая руки, восторженно осматривала дом.

— О, ничего себе домик! Прямо как в сказке!

Максим, нахмуренный, с чемоданом в каждой руке, уже шел к крыльцу.

— Не задерживайся, Аня, — бросил он через плечо, не глядя на меня. — Не стой столбом.

Мы вошли внутрь, и меня обволокло тепло. Я ожидала увидеть то, что обычно бывает в долго пустующих домах: затхлость, пыль, паутину в углах. Но тут было... обжито.

Просторная гостиная с высоким потолком была залита мягким светом из больших окон. Массивный диван был застелен толстым шерстяным пледом. Ни елки, ни гирлянд, не было, но я уловила легкий аромат мандариновых корок на журнальном столике и запах специй и вина из кружки рядом. Кто-то явно был здесь.

— Ты как будто разочарована, — весело подтолкнула меня Катька локтем, сбрасывая куртку.

— Ты чего на пороге застыла? — Максим грузно поставил рюкзаки на пол. — Проходи, холодно же.

— Я... я просто думала, тут будет всё заперто, пыльно, — пролепетала я, делая неуверенный шаг вперёд.

— А, нет, — оживился Костя, — Здесь же...

Но его тут же перебил голос Максима, громкий, требовательный и раздраженный, режущий уютную атмосферу, как нож.

— Валерия! Валерия, ты где?!

Он стоял посреди гостиной, уперев руки в боки. Я невольно отшатнулась. Валерия? Я посмотрела на Костью, но он лишь виновато вздохнул, понимая, что объяснения уже не требуются.

Сверху донеслось глухое, но отчётливое: «...чёрт, как же бесит!». Послышались резкие стуки, будто что-то с силой швырнули на пол, и тяжелые, недовольные шаги.

Мы все замерли, глядя на темный пролет лестницы. Сердце у меня бешено заколотилось, предвосхищая ссору.

Сначала я увидела босые ступни, затем — длинные, стройные ноги в коротких спортивных шортах. Потом появилась она вся. Высокая, стройная, в спортивных шортах, мятой серой майке, наброшенной на плечи клетчатой рубашке и... больше ничего. Тонкая ткань плотно облегала грудь, очерчивая упругие, четкие формы и выступающие, затвердевшие соски. А над этим всем — копна карамельно-каштановых волос, обрамлявшая раздраженное, острое лицо. И взгляд. Зеленый, как лесной омут, ироничный и тяжелый. Она обвела этим взглядом нашу компанию и остановилась на мне. На мгновение дольше, чем на других.

— Ну и свинство, — ее голос был низким, немного хриплым от сна. — Устраивать цирк в такую рань. Вы вообще в своем уме?

Максим, багровея, сделал шаг вперед, его пальцы сжались в кулаки.

— Валерия, я тебя предупреждал! — начал он, но его снова перехватил Костя.

— Сестрен, ну что ты как на иголках? — весело встрял Костя, шагнув вперед с своей обезоруживающей улыбкой. — Новый год, подумали, надо вырваться на природу. Всего на несколько денечков. Поможешь нам обосноваться? Мы не шумные

Валерия фыркнула, скрестив руки. От этого движения ее груди под стали еще заметнее. Я чувствовала, как по моим щекам разливается густой, предательский румянец. Но отвести взгляд не могла. Она была... гипнотической. Как сонная пантера, вышедшая к людям из лесной чащи. Ее небрежность была вызывающей. Я ловила каждый жест, каждую морщинку у глаз.

Зеленые глаза оценивающе вернулись ко мне. Скользнули по растрепанным от дороги светлым волосам, по румяному лицу, по пуховику, в котором я казалась себе неуклюжим медвежонком. В ее взгляде не было насмешки, только непонятный, изучающий интерес.

Наконец, она тяжело вздохнула, разрывая этот миг.

— Ладно. Чёрт с вами. — она мотнула головой в сторону коридора. — Чистое белье в шкафу в прихожей. Воду включайте смело, бойлер я починила. Только, ради всего святого, не шумите.

И, повернувшись, снова скрылась на втором этаже.

После ее ухода мы наконец смогли выдохнуть. Парни сразу взялись за дело — Максим с Костей отправились проверять хозяйство. Я слышала, как они внизу перекликаются, осматривая погреб.

— Тут у нее целый склад! — донесся снизу восхищенный голос Кости. — Овощи, соленья, консервы... Мясо в морозилке!

— Ну, Валерия всегда была хозяйственной, — сухо прокомментировал Максим.

Тем временем мы с Катькой развернулись на просторной, уютной кухне. Доставали из сумок привезенные продукты, готовили закуски, резали салаты. Катя без умолку болтала и смеялась, заражая всех своим настроением. Я старалась сосредоточиться на нарезке сыра и колбасы, но мысли путались. Перед глазами все стояла она — высокая, небрежная и такая... живая. И этот взгляд.

Парни вернулись, потрясая находками из погреба — несколькими бутылками хорошего красного вина.

— Сестра не скучает, это точно! — весело объявил Костя, принимаясь за штопор.

Мы устроились в гостиной перед камином. Пламя отражалось от окон, за которыми уже совершенно стемнело. Я и Катька тянули терпкое вино, а мальчики перешли на привезенный с собой виски. Атмосфера стала шумной, по-домашнему праздничной. Смех, шутки, рассказы. Но я ловила себя на том, что замираю каждый раз, когда наверху раздавались шаги.

Лера спускалась несколько раз и всегда к кофемашине. Она проходила по гостиной, не обращая ни малейшего внимания на наш веселый гам.

В один из таких моментов, пока она ждала свой кофе спиной к нам, я, набравшись смелости, подошла к ней. В руках у меня была тарелка с бутербродами и нарезкой, которую я подготовила еще час назад, но все не решалась отнести.

— Это... вам, — прошептала я, протягивая тарелку. — Вы, наверное, не обедали.

Лера замерла. Повернула голову. Ее взгляд скользнул с моего покрасневшего лица на тарелку, потом снова на меня. В глазах читалось чистое недоверие, будто она не понимала, что это за жест и зачем он нужен. Она медленно подняла руку и взяла тарелку. Длинные, тонкие пальцы на мгновение накрыли мои, холодные от нервозности. Ее прикосновение было обжигающе теплым. Мое сердце сделало маленький, глупый прыжок.

Она ничего не сказала «спасибо», не улыбнулась. Просто взяла кофе, тарелку, и так же молча удалилась наверх.

Вернувшись к камину, я попыталась уткнуться в бокал, но мое спокойствие было нарушено. Максим, уже изрядно выпивший, весело притянул меня к себе.

— Ань, ты где пропадаешь? — горячее дыхание, сдобренное алкоголем, коснулось моей шеи. Он обнял меня, крепко и уверенно обхватив. — Моя девочка.

Я прижалась к нему, уткнувшись лицом в знакомое и сильное плечо. Его ладони двигались по моей спине, и я отвечала на его прикосновения, стараясь раствориться в этом моменте. Мне хотелось, чтобы это тепло, его внимание — пусть и немного грубоватое — заполнило меня целиком. Я ждала этого уюта, этой близости. Я обвила его шею руками, пытаясь поймать то самое чувство. Оно было в одном шаге, почти на кончиках пальцев, но каждый раз, когда я думала, что вот-вот я его поймала, оно ускользало, оставляя лишь легкую, непонятную дрожь под кожей.

Вскоре Костя и Катя, перешептываясь и хихикая, игриво удалились в свою спальню. Их уход оставил нас одних в свете огня. Максим стал еще настойчивее, его поцелуи были горячими и влажными. Я отвечала им, гладила его щетину.

— Макс, я... я очень устала с дороги, — тихо сказала я, прижимаясь к нему. — Пойдем спать, хорошо?

Его глаза, блестящие от виски и огня, смягчились. Он нежно улыбнулся.

— Конечно, Анечка, — он поднялся, не отпуская моей руки. — Пойдем. Я тебя согрею.

4.

Дверь спальни закрылась. Максим, с тяжелым вздохом предвкушения, рухнул на широкую кровать. Он похлопал рукой по простыне рядом с собой, и его голос прозвучал густо и влажно:

— Иди ко мне, Ань. Хочу тебя.

Я подошла, он тут же притянул меня, жадно прилип губами к моим в мокром, бесцеремонном поцелуе. Я ответила ему, стараясь вложить в это всю нежность, на которую была способна, его язык уже хозяйничал в моем рту, а рука скользнула под мою блузку. Ладонь грубо обхватила грудь, сжимая ее так, будто проверяя на спелость. Пальцы щипали и крутили сосок, по телу пробежала знакомая смесь возбуждения и легкой, почти незаметной боли.

— Сними это, — он оторвался от моих губ влажным чмоком.

Пальцы сами потянули низ блузки, и через мгновение она полетела на пол. Лифчик расстегнулся одним щелчком. Он снова сжал мою грудь с похотливым знанием дела. Я искренне застонала, Максим довольно усмехнулся уголком губ. Он скинул с себя штаны и трусы, его возбужденный член выпрямился, мокрым шлепком ударив по животу. Он откинулся на подушки и, властно надавливая на мои плечи, склонил к своему паху.

— Погладь, он по тебе соскучился.

Я опустилась на четвереньки, чувствуя, как между собственных ног уже пульсирует влажное тепло. Максим был великолепен в своем возбуждении — толстый, испещренный синими жилками член напряженно подрагивал, а темно-багровая головка, блестящая от выступившей влаги, казалось, смотрела прямо на меня.

Кожа была как горячий бархат, натянутый на камень. Я нежно провела большим пальцем по чувствительной щели, собирая прозрачную каплю, и поднесла палец к губам, слизывая солоноватый, мускусный вкус. Его низкий стон был мне наградой.

— Не тяни, солнышко.

Я наклонилась и, не сводя с него глаз, коснулась его головки губами, как поцелуем. Потом позволила языку скользнуть понизу, от основания к самой головке. Он вздохнул, и его пальцы вцепились в простыни.

— Да, вот так... Возьми его в ротик.

Широко открыв рот, я приняла его. Первое ощущение — жар, заполняющий всё. Я двигалась медленно, чувственно, работая ртом и рукой в унисон. Я заглатывала его глубоко, до самого горла. Он упирался в мягкие ткани, вызывая легкий рвотный рефлекс, который я тут же подавляла. Потом отступала почти до кончика, игриво обводя языком головку, прежде чем снова погрузиться на всю длину.

Звуки были откровенно пошлыми: громкие, мокрые хлюпанья, мои прерывистые вдохи через нос, его тяжёлое дыхание. Я смотрела на него снизу, его запрокинутая голова, сжатые кулаки и напряжённый живот заставляли собственную потребность разгораться всё сильнее. Влажность между ног была скользкой и горячей. Я мечтала о том, как он сейчас развернет, прижмет к матрасу и глубоко войдет в меня, как входит в мой рот.

Когда его бёдра начали непроизвольно дёргаться, а дыхание стало срываться, я замедлилась, перейдя на нежные посасывания и ласки языком. Я хотела довести его до края, но не дать ему кончить. Хотела, чтобы он был так возбужден, что не смог бы думать ни о чем, кроме моего тела.

Я покрывала его ствол ленивыми поцелуями и нежными лизаниями, переключая внимание то на головку, то на основание. Я уже собралась отползти, чтобы мы могли перейти к чему-то большему, но его руки вдруг сомкнулись у меня на затылке железной хваткой.

— Нет, подожди, — прохрипел он. — Еще.

Он резко притянул мою голову к себе, и его член с силой вошёл в моё горло. На этот раз это было неласково, эгоистично. Он трахал мой рот в яростном, неконтролируемом ритме, не обращая внимания на мои хриплые всхлипы, когда я начинала давиться, и слёзы, выступившие на глазах. Я пыталась сопротивляться, оттолкнуть его руками, моё тело умоляло о другом, но он был сильнее, больно цепляясь за волосы.

С громким, хриплым стоном он кончил, заполнив мою глотку горячей, густой спермой. Он держал мой рот на члене, пока не излился до конца, заставляя глотать. Когда Максим наконец отпустил меня, я отползла, тяжело дыша. Тело, возбуждённое и обманутое, болезненно пульсировало в такт отступающей волне его удовольствия.

— Прости, солнышко, — выдохнул он, но в голосе сквозила скорее самодовольная усталость, чем искреннее раскаяние. — Не сдержался. У тебя просто божественный ротик.

Я сидела на коленях, дрожащей рукой вытирая губы. В горле стоял горьковатый привкус.

— Ничего... ничего страшного, — прошептала я, заставляя себя улыбнуться и отводя взгляд. Я знала эту его уловку. Начать с минета, чтобы потом, сославшись на усталость или чрезмерное возбуждение, избежать полноценного секса, где ему пришлось бы думать и о моем удовольствии.

Он потянул меня к себе, и я уткнулась лицом в его горячую, потную грудь. Он обнял меня одной рукой и уже полусонный начал рассеянно гладить по волосам, словно послушную собаку.

— Спи, моя хорошая, — пробормотал он, его дыхание быстро стало выравниваться.

Я прижалась к его груди, стараясь впитать это механическое поглаживание по волосам, эти драгоценные крохи ласки. Я так сильно хотела его, а получила лишь напоминание о том, что для него мое желание — вещь второстепенная.