Вечер за окном был густым и непроглядным, словно бархатный полог. В квартире царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на стене и сдержанными вздохами. На кухне, в свете одной лишь бра, под потолком витали ароматы недавней трапезы, смешанные с терпким запахом красного вина. Две пустые бутылки стояли на столе как памятники опустошению, а третья, наполовину полная, ждала своей участи между братом и сестрой.

Алексей, или Лёша, как звала его сестра, откинулся на спинку стула, чувствуя приятную тяжесть в конечностях и легкое головокружение от алкоголя. Он смотрел на Вику, свою младшую сестру, и видел не просто родственное лицо, а отражение собственного усталого одиночества.

— Понимаешь, Лёш… — её голос был тихим и надтреснутым, она вертела в пальцах ножку бокала. — Это не просто злость. Это… пустота. Как будто я стала невидимкой. Он проходит мимо, и в его глазах — ничего. Ни капли желания, ни искорки. Просто стена.

Она замолчала, глотнула вина, и Алексей увидел, как на её глазах выступили слёзы, которые она тут же сгоряча смахнула.

— Я пробовала всё. Готовила его любимое, покупала бельё, от которого сама краснела… Ходила по дому почти голая. Однажды я встретила его в одной лишь плёнке для похудения, дура, думала, хоть рассмеётся… А он посмотрел сквозь меня и спросил, не видела ли я его зарядку. Зарядку, Лёша!

Алексей слушал, и её слова будили в нём странное, тревожное сочувствие, граничащее с чем-то запретным. Алкоголь размягчил границы морали, и ему, польщённому её откровенностью, вдруг начали приходить в голову образы. Он представил Вику в этом самом белье, её упругую грудь, изгиб бедра… И тут же, вслед за картинкой, накатила волна стыда. «Родная сестра, ты чего, охренел совсем?» — пронеслось в голове. Но мысль, как заноза, засела глубоко, и вытащить её уже не получалось.

— Может, ему к врачу сходить? — осторожно предложил он, отводя взгляд. — Может, дело в здоровье…

— Предлагала! — она махнула рукой с таким отчаянием, что брызги вина упали на стол. — Говорит, я ему нервы треплю, вот оно и не стоит. А мне что делать? Я же женщина, мне нужно… нужно чувствовать себя желанной!

Она вдруг резко встала, её стул громко шаркнул по полу.

— Подожди, я тебе кое-что покажу! — бросила она и выбежала из кухни.

Вернулась Вика с картонной коробкой, с лицом, на котором горькая ирония смешалась со смущением. Она с силой швырнула её на стол.

— Вот. Мой «спаситель». Денис подарил на прошлое Рождество. Сказал, чтоб я «сама себя развлекала».

Алексей заглянул внутрь. На белой подложке лежал фаллоимитатор из ярко-розового пластика, уродливо-гипертрофированный, с бугристыми венами и огромными, нелепыми яйцами. Он взял его в руку. Игрушка была холодной и негнущейся, пугающе неживой.

— И что, помогает? — пробормотал он, с отвращением и любопытством разглядывая чудовище.

— Помогает? — Вика горько рассмеялась. — Лёша, это как жевать резину, когда хочется мяса. Хочешь понять — попробуй сам.

— Ты с ума сошла? — Алексей попытался шутить, но голос дрогнул.

— Да брось ты! — её глаза блеснули вызовом. — Вот смотри.

Она выхватила у него игрушку из рук. Пристально глядя ему в глаза, она медленно, словно растягивая момент, облизнула алые губы, сложила их в чувственное «О» и, наклонив голову, без единого усилия приняла в рот внушительную головку пластикового члена. Она задержалась так на секунду, позволив брату рассмотреть всю сцену, прежде чем вынуть его, блестящий от слюны.

— Вот так. А теперь ты, — протянула она ему вибратор, и в её голосе звенела не только насмешка, но и скрытая мольба, приглашение разделить с ней этот стыд и отчаяние.

Алексей почувствовал, как по телу разливается жар. Рука сама потянулась и взяла скользкий, холодный предмет. Он поднес его к губам, чувствуя себя абсолютным идиотом. Неловкие попытки повторить жест сестры упирались в рефлекторное сопротивление тела. Холодный пластик упирался в нёбо, вызывая рвотный позыв, губы не хотели обтягивать негнущуюся форму.

— Тьфу! Чёрт! — выплюнул он, отодвигая омерзительную штуковину. — Да он зубы сломает!

— Вот видишь? — торжествующе и печально прошептала Вика. — А внизу у нас тоже всё нежное.

Они сидели в тягостном молчании, и это молчание было громче любых слов. Воздух на кухне стал густым, насыщенным невысказанным. Алексей чувствовал на себе её взгляд — тяжёлый, полный какого-то немого вопроса. Он поднял глаза и встретился с ним. Она не отводила взгляда. Её грудь высоко вздымалась в такт учащённому дыханию, а пальцы нервно теребили край халата, который приоткрылся, обнажив ямочку между верхом грудей.

— Лёш… — её голос был тише шелеста листвы. — А покажешь мне… себя? Ну, знаешь…

Он замер. Голос рассудка в голове орал, требовал встать и уйти, прекратить это безумие. Но было уже поздно. Запретный плод был сорван, и его сладкий, ядовитый аромат уже кружил голову. Он видел в её глазах не просто развратный интерес, а тоску по чему-то настоящему, мужскому, живому. И схожую тоску он чувствовал в себе.

— Ладно… — выдавил он, и его собственный голос показался ему чужим. — Только посмотришь, и всё.

Он поднялся. Ноги были ватными. Подойдя к ней вплотную, он остановился, чувствуя, как дрожь в коленях передаётся всему телу. Его ладони, непослушные и липкие от внезапного пота, потянулись к пряжке ремня. Щелчок прозвучал как выстрел в тишине кухни. Потом — шипение молнии. Он видел, как Вика, не отрывая от него горящего взгляда, затаила дыхание. Это был тот самый момент. Момент, после которого пути назад уже не было.

Его пальцы дрожали, когда он стаскивал джинсы и трусы вниз. Член, уже наполовину возбуждённый от всей этой ситуации, от её горящего взгляда, от сгустившейся в воздухе похоти, тяжело покачивался на прохладном воздухе кухни. Он стоял перед ней, почти беззащитный, чувствуя, как по телу разливается жаркий румянец стыда и возбуждения.

Вика не сказала ни слова. Её взгляд, тяжёлый и пристальный, скользнул вниз, изучая его. Он видел, как расширились её зрачки, как замерло дыхание. Она медленно, почти ритуально, протянула руку, но не дотронулась, замерла в сантиметре от его кожи.

— Можно? — выдохнула она, и в этом одном слове была вся её жажда, всё накопившееся отчаяние и голод.

Алексей, не в силах вымолвить и слова, лишь кивнул, чувствуя, как под этим взглядом его плоть оживает, наливается кровью, становится твёрдой и требовательной.

Кончики её пальцев коснулись кожи — сначала робко, едва ощутимо, будто прикасаясь к чему-то хрупкому и опасному. Потом смелее. Её указательный палец провёл вдоль всего ствола, от самого основания до тугой, налитой кровью головки. Он вздрогнул всем телом. Её прикосновение было на удивление нежным, чувственным. Она отодвинула крайнюю плоть, обнажая чувствительную, почти бордовую кожу, и её большой палец медленно, с лёгким нажимом, провёл по маленькой щели.

— Боже… — прошептала она, и в её голосе прозвучало что-то вроде благоговения. — Он… прекрасный, Лёша. Настоящий.

Её пальцы сомкнулись вокруг ствола, и она начала медленно водить ладонью вверх-вниз, изучая каждую вену, каждую деталь поверхности. Алексей закинул голову назад, упираясь взглядом в потолок, пытаясь совладать с накатывающими волнами удовольствия. Он слышал её учащённое дыхание, чувствовал, как дрожит её рука.

И тогда она наклонилась.

Сначала он почувствовал лишь тёплое дыхание на самой чувствительной части. Потом — влажное, обжигающее прикосновение языка. Она не брала его в рот сразу, а лишь водила кончиком языка вокруг головки, собирая выступившую каплю соли и предвкушения, заставляя его стонать от этого почти невыносимого, сладостного напряжения.

— Вика… — хрипло простонал он, уже не в силах сопротивляться. — Остановись…

Но она не остановилась. Наоборот. Её губы сомкнулись вокруг члена, принимая в тёплое, влажное убежище рта. Она взяла в себя неглубоко, но достаточно, чтобы он почувствовал вакуум, нежное давление нёба и скольжение языка. Её рука продолжала работать у основания, синхронизируя свои движения с ритмичными покачиваниями головы.

Алексей опустил взгляд и увидел это: его сестра, на коленях перед ним, с закрытыми глазами и губами, обхватившими немаленький член. Её щёки втягивались, и по лицу растекался румянец наслаждения. Картина была настолько развратной и запретной, что его сознание помутнело. Он запустил пальцы в её волосы, не толкая, просто чувствуя их шелковистость, отдаваясь на волю этого момента.

Она ускорилась, становясь всё более уверенной, и он понял, что её тренировки с холодным пластиком не прошли даром — её рот был живым, умелым и жадным. Второй рукой она расстегнула свой халат, и он отпал, открыв взгляду тяжёлую, упругую грудь с набухшими, тёмно-розовыми сосками. Её свободная рука скользнула между собственных ног, и тихие, сдавленные стоны, которые издавала Вика, вибрируя у него на члене, говорили о том, что сестра получает от этого не меньшее удовольствие.

Он был близок. Очень. Тело напряглось, как тетива лука.

— Вика… я сейчас… — успел он предупредить, пытаясь мягко отодвинуть её.

Но она лишь плотнее сомкнула губы, и пальцы впились в его бёдра, удерживая его на месте. Её глаза, полные слёз и решимости, встретились с его взглядом, и в них он прочитал безмолвное разрешение. Приказ.

Волна накрыла его с такой силой, что потемнело в глазах. Сперма горячими, густыми толчками била в горло младшей сестры. Она не отстранилась, не закашлялась. Она лишь сглотнула, раз, другой, и продолжила свои ласки, уже более медленные, нежные, выжимающие из него последние капли наслаждения, пока он не рухнул на стул рядом, полностью опустошённый и обессиленный.

Они молчали. Тишину нарушало лишь его тяжёлое, прерывистое дыхание. Вика медленно поднялась с колен, её губы были распухшими и влажными. Она вытерла их тыльной стороной ладони, и в её глазах читалась странная смесь стыда, триумфа и животной удовлетворённости.

Она посмотрела на него, на его всё ещё напряжённый, влажный от её слюны член, и тихо, почти шёпотом, произнесла:

— Ну вот… Гораздо лучше, чем пластмасса… — её голос был хриплым и насмешливым.

Её слова — откровенные, циничные — повисли в воздухе, густом от запаха вина, пота и секса. Последний мост был сожжён. Алексей медленно поднялся. Тело, ещё минуту назад расслабленное после оргазма, вновь натянулось струной. По мышцам прошла дрожь — не от неуверенности, а от сдерживаемого звериного порыва. Взгляд на сестру стал тяжёлым, мутным, полным тёмной, безраздельной власти.

Ни слова не говоря, он резко, молча схватил Вику за запястье. Крупная рука с жилистыми венами сжалась так, что на коже мгновенно проступили белые пятна. Не потянул — поволок, почти отрывая от пола, прочь из кухни, в спальню. Она не сопротивлялась: тело обмякло, стало послушным, только из полуоткрытого рта вырывалось прерывистое дыхание. Халат распахнулся, и в проблесках света из гостиной мелькали округлое бедро, тень в ложбинке груди, аккуратный животик.

В спальне стоял сладковато-тяжёлый дух пыли и её духов. Свет зажигать он не стал. Лишь полоска жёлтого света из коридора разрезала кровать пополам. Алексей с силой швырнул её на постель. Пружины жалобно скрипнули. Она откинулась на спину: грудь ходила ходуном, а широко раскрытые глаза блестели в полумраке, ловя каждое его движение.

Он навис над ней, сбрасывая остатки одежды. Джинсы глухо стукнули об пол. Член, всё ещё влажный от её слюны, вновь стоял колом — литой стержень плоти, пульсирующий в такт бешеному сердцу. Крупный, с налитой багровой головкой, на которой поблёскивала капля смазки. Вздувшиеся жилы делали ствол рельефным и невероятно манящим.

— Настоящего хотела? — голос прозвучал низко, с хрипотцой. Не вопрос — утверждение права. — Держи. Всё, до последнего миллиметра.

Он навалился сверху, упёрся коленями во внутреннюю сторону бёдер, грубо заставляя раскрыться шире. Шершавые ладони легли выше колен, разводя ноги в стороны, открывая всё без остатка. Она была гладко выбрита, и в тусклом свете анатомия проступала пугающе чётко: набухшие тёмно-розовые губы, блестящие от влаги, и сочная горошина напряжённого клитора.

Церемониться не стал. Одной рукой впился в мягкую плоть бедра, пальцами другой грубо нашёл вход. Не ласкал — проверял, толкнув внутрь сразу два пальца. Вика вскрикнула — не столько от боли, сколько от неожиданности этого вторжения. Внутри было горячо, влажно и тесно; мышцы судорожно обхватили фаланги.

— Готова, сучка? — прошипел он, выводя блестящие пальцы. — Вся течёшь для родного брата.

Приподнялся, перехватил её за талию, вздёргивая бёдра навстречу. Головка упёрлась в скользкую плоть. Он смотрел ей прямо в глаза, читая в них испуг, стыд и дикую, неподдельную жажду.

— Лёша… — простонала сестра, сжимая простынь до побелевших костяшек.

Медлить он не собирался. Собрал всё напряжение в бёдрах и одним мощным, размашистым движением вогнал член до основания. Её тело дёрнулось, короткий, надрывный крик застрял в горле. Ствол вошёл туго, влагалище стиснуло его с такой силой, что потемнело в глазах. На секунду он замер, давая ей привыкнуть к внезапной полноте, к ощущению предела.

И начал двигаться. Сначала медленно, глубоко — размеренно и неумолимо. Каждый толчок бросал её тело вперёд, из горла рвались сдавленные хрипы. Он выходил почти целиком, оставляя внутри лишь кончик, и с силой, вышибающей дух, вбивал себя обратно. Звуки стали влажными, сочными — шлёпки кожи о кожу, хлюпанье смазки.

Он не отрывал взгляда от её лица. Глаза закатились, рот приоткрыт, по подбородку течёт слюна. Тяжёлая, упругая грудь прыгала в ритме его толчков, соски отвердели. Наклонившись, он поймал один губами, прикусил. Она взвыла, выгнулась дугой, вцепилась ему в волосы, прижимая лицом к себе.

— Да… вот так… братик… — выдохнула она.

Слово хлестнуло как кнутом. Ритм сбился, стал хаотичным, яростным. Он отпустил грудь, упёрся руками в изголовье и начал долбить с новой, звериной силой. Уже не толчки — короткие, частые удары. Кровать ходила ходуном, билась о стену. Стоны переросли в непрерывный, исступленный вой. Ноги Вики обвили его поясницу, пятки упёрлись в ягодицы, помогая, загоняя его ещё глубже.

Ощущения обострились до предела: судорожные сжатия её мышц, пот, струящийся по спине, обильная влага, стекающая по паху на простыню. Воздух сгустился, стал пряным, кисло-сладким от запаха разгорячённых тел.

— Кончаю… сейчас… — зарычал он, чувствуя, как спазм подбирается к позвоночнику.

— И я… вместе… — выкрикнула она, захлебываясь.

Её затрясло в оргазме, влагалище сжалось частой серией спазмов. Это стало последней каплей для Алексея. С громким стоном, почти криком, он вогнал член в последний раз и замер. Горячие толчки спермы вырывались из него, заполняя её до отказа. Он изливался долго, пока не опустошил яйца полностью, и обессиленно рухнул сверху, вдавив её во влажную простыню.

Они лежали неподвижно, слушая бешеный стук сердец. В комнате было душно. Через несколько минут Алексей медленно, с тихим влажным чмоканьем вышел из неё и откатился на спину.

Тишина затянулась. Наконец Вика повернулась на бок, положила руку ему на грудь.

— Лёша… прости. Я… я не смогла сдержаться, — голос сиплый, усталый.

Он повернул голову, уставившись в потолок. Никакого раскаяния — лишь глубокая усталость и странное спокойствие.

— Поздно жалеть, — тихо ответил он. — Думаешь, я за тобой в шестнадцать лет не подсматривал, когда ты из ванной выходила? Мы… столько времени потеряли впустую.

Она прижалась к его плечу, устроилась удобнее. Кожа была липкой и солёной.

— Ты теперь… чаще приезжай, ладно? — прошептала она. — Денис всё равно дома не бывает. Уезжает рано, приезжает, когда я уже сплю.

Он промолчал, только провёл ладонью по её мокрым волосам.

Позже, уже одетые, они сидели на кухне, пытаясь пить чай, когда в дверях появился Денис. Вика встретила мужа с неестественно ярким румянцем, так и не сошедшим с момента их невероятного траха. Алексей, здороваясь со свояком, прятал глаза: взгляд бегал по кухне — то в окно, то на чайник, и лишь мельком, искоса — на Дениса. Когда тот рассказал несмешной анекдот про работу, Алексей рассмеялся — слишком громко, слишком поспешно. Смех вышел фальшивым, нервным. А когда он потянулся за чашкой, чтобы сделать глоток, пальцы заметно дрожали, и фарфор мелко звякнул о блюдце.