**

Я помню это хорошо. Может не каждый раз до мелочей, не все мгновения подряд, но очень чётко - общий образ, единое ощущение волшебного счастья, которое медленно тлело в разлуке и разгоралось с твоим появлением.

Это было утро. Всегда утро. Темное, хмурое, осеннее. В 7.40 твой муж садился в свою бэху, нагло припаркованную у самого подъезда, его место никто не занимал, не хотели связываться и уезжал на работу. В 8.10 ты выходила с сыном и шла по тропинке между домов с ним в садик, бросив в мою сторону короткий взгляд. Я не видел улыбалась ли ты мне, но верил, что так и было. На твою стройную фигуру в светлом плаще, медленно идущую с малышом, держащимся за руку по усталой траве у меня, сразу вставал, как может стоять только у восемнадцатилетнего - безапелляционно, каменно, причиняя неудобства.

Назад ты возвращалась быстрым шагом, кажется, чуть запыхавшись. Я вставал и брёл с детской площадки, где сидел всё это время, с таким расчетом, чтобы подойти к двери одновременно с тобой. Ты сдерживала себя, старалась даже не смотреть в мою сторону, когда мы оказывались вместе у двери подъезда, открывала своим ключом и, не говоря ни слова, проходила дальше. Я - за тобой.

Если везло, и в лифте мы оказывались вдвоём, уже там все маски были сброшены, я принимал в свои руки твоё трепещущее, холодное с улицы тело. Ты жадно, ненасытно покрывала моё лицо поцелуями, словно выпуская из себя накопленную за время разлуки любовь. Особенно по понедельникам.

Суббота и воскресенье были моими самыми ненавистными днями. Я сидел на парах или метался по своей комнате, представляя, как ты в это самое время играешь с сыном, общаешься с мужем, ходишь с ним по магазинам, в кино. Спишь с ним! Как я ненавидел эту картину, стоящую перед моими глазами – ты с кем-то, кроме меня! И было тогда еще одно чувство, его даже трудно описать. Наверное, досада и сожаление, что самая прекрасная и удивительная женщина на свете, предел мечтаний и красоты, оказалась старше меня на пятнадцать лет и давно замужем, имеет ребенка и размеренную обеспеченную жизнь, которую я не в состоянии ей обеспечить. Мне казалось, что на месте этого мужа должен был быть я, родившийся намного раньше, тот, кого ты по-настоящему любишь. Под кем так сладко стонешь, снова и снова прижимая руки к себе и содрогаясь от запредельного женского удовольствия?

Неужели эти повлажневшие от чувств глаза с длинными ресницами, которые смотрят на меня беззаветно влюбленно, попрощавшись с покоем и стыдом, могут также смотреть в лицо другого мужчины, мужа, когда он вот так же, наваливается сверху, входит своим ненавистным мне членом в мою женщину, которая что, и под ним тоже стонет от удовольствия?

От таких мыслей сердце выпрыгивало и кулаки сжимались. Почему именно я чувствовал тогда ревность к чужой жене и мужу, посторонней семье? Как я там очутился?!

***

Я не скрывался, ты сразу узнала, сколько мне лет. Студент, вчерашний школьник, первокурсник Универа. Разговор в сети зашёл издалека, на общие темы. Чуть позже ты прислала своё фото. Конечно, оно отличалось от того, что было на анкете, но в лучшую сторону. Это была ЖЕНЩИНА из журнала. В расцвете молодости, обаяния, желания жизни, в наивысшей точке своих физических и душевных состояний. Я не сразу осознал причину твоей подспудной тревоги из-за разницы в возрасте. Ты спросила, не смущает ли меня это. Я отмахнулся с удивлением и недоумением - нет, конечно! И только потом посчитал: пятнадцать лет! У тебя уже были месячные, когда я родился!

Но когда такое было важно для озабоченного юноши? Наверно, и для тебя моя молодость была важным фетишем. Это сейчас я понимаю, что ничем не заслужил быть с тобою, всё происходило "само собой", вернее под твоим чутким руководством. Несколько дней общения в сети, и вот уже я на твоей ладони, полностью, без утайки, как на духу. А потом начались «те самые» разговоры. Ты рассказывала, как бы ты хотела, чтобы тебя любили, изливая в длинных и сбивчивых строчках все свои сокровенные фантазии, мечты, фетиши; откровенно и без утайки, щемяще стыдно и притягательно.

Я тоже отвечал, как бы делал ЭТО с тобой, придумывая и выражая в теснящихся строчках свою юношескую горячность. Мы удовлетворяли друг друга, сидя перед экранами. Я - за столом, ты - воровато убегая ночью с ноутбуком в туалет, спуская многократно и сообщая это гордо в переписке: "я уже кончил!", "А я - дважды!, "Погладь свою девочку еще за меня!"."А ты - своего дружка, хочу его!". Уже тогда мы были любовниками, еще ни разу друг к другу не прикоснувшись. Мы познали чувственные места друг друга, и самые любимые фантазии. У тебя их оказалось много!

И вот, вместо универа я отправляюсь в противоположную сторону. Стоит раннее осеннее утро, хмурые люди в автобусе исподлобья разглядывают серые улицы за окном, а меня трясет от волнения и возбуждения! Внутри всё дрожит, того и гляди оторвется. Меня даже подташнивает – ведь я еду к самой прекрасной женщине в мире! Твоё единственное фото стоит у меня перед глазами. Любимая, прекрасная, невозможная и идеальная! Она уже ждет и ХОЧЕТ меня!

Не было неловких разговоров и томительных пауз. Как только за мной закрылась дверь, твоё теплое, благоухающее тело доверчиво оказалось у меня в руках. Тот первый поцелуй, ароматный, умелый, сладкий и прекрасный, он проник в мой рот, завладел, лишил разума, оправдал все надежды. Все тревоги и сомнения остались за дверью, впереди были только любовь и счастье!

Это был идеальный сон подростка - женщина, отдающаяся без лишних слов, сразу, полностью, сама безумно желающая этого! Под твоим халатиком ничего не было, только крепкое, упругое именно женское тело, а не девичье. Отличия были хорошо заметны, но тем они казались притягательней. Налитая, крупная, чуть опустившаяся грудь с широкими коричневыми ореолами и крупными ягодами сосков, округлый животик, с ямочками по бокам, выпуклый низ живота, переходящий в крутой красивый треугольник лобка, покрытый лодочкой редкой поросли, чуть приоткрытый, как рот, пирожок промежности, в котором всегда было довольно влаги и желания. Бедра, томные, загорелые, породистые и чувственные, истончались плавными изгибами в точеные голени и небольшие стопы с малюсенькими красными ногтями на пальцах.

Ты не отпускала меня ни на секунду, от двери до постели, раздевая на ходу и двигаясь спиной, ведя меня на поводке непрекращающегося поцелуя. Дошел я уже полуголый, ты высвободила и сжала мой член в руках, вздохнув порывисто и жадно: "Боже, какой он прекрасный, я так хочу тебя!". И упала на спину, потянув меня сверху. Еще мгновение, и я был в тебе!

Разум мой был полностью опьянён твоей фигурой и жаркими объятиями, но все же разница была очевидной: это не было лоно девушки, но рожавшей женщины. Оно не было узким и болезненно тугим, ты не ойкала, принимая меня, как это обычно делали девчонки-ровесницы, причитая и норовя отползти от меня на локтях. Нет, член гладко вошел в твою глубокую, мягкую вагину, погрузившись между припорошенными волосками больших губ, во влажную и горячую пещерку, полностью, без остатка заполнив её, будто рождённый конкретно для этого места. Он уперся внутри в твёрдое дно, вызвав у тебя судорожный стон и утверждение: "да-да, вот так, как же хорошо!".

Конечно, "да", и много раз "да"! Первый раз был быстрым и яростным. Мы не предохранялись, и ты никак не уточняла этот момент, просто отдавалась целиком, как есть, вся, принимая меня на всю глубину, жадно и нетерпеливо, высасывая мои силы и сперму. Я чувствовал, что занимаюсь сексом именно с женщиной; все настройки у тебя были выкручены на максималки: аромат, сочность и чувственность тела, страстные эмоции, сладострастные окончания. Ты отдавалась. Это никак нельзя описать другим словом. Ты была вся моя тогда, и все наши встречи потом.

Трудно описать тот первый раз. Было много сумбура. Как после долгих блужданий в пустыне, мы пили друг друга, не в силах достичь полного насыщения. Твое тело казалось неиссякаемым источником. Ты могла принимать меня столько, сколько я мог тебя брать. Была ли это только твоя способность, или все женщины с возрастом приходят к такому аппетиту, я не знаю и поныне.

А еще ты была необыкновенно красива везде. Какой бы стороной ты ни повернулась, какая бы судорога не сковывала твоё тело, ты оставалась божественно великолепной картиной, картинкой, скульптурой, произведением. Твой пирожок, да всё тело в той твоей тридцатилетней форме, стоило запечатлеть в мраморе и выставить в музее. Я разглядывал тебя, пытаясь запомнить, щупал, гладил, ласкал, ощущая под пальцами пульсирующие ребристые стенки твоего лона или затвердевшие под пальцами соски. С твоим клитором у нас были особые отношения. Мой язык до сих пор помнит его упругость. Маленькой гладкой горошиной он выглядывал из толстеньких обрамляющих складок. Стоило мне лизнуть его, как ты, шипя от резкого удовольствия откидывалась на спину, услужливо раздвигая прекрасные гладкие бедра: "Ах, полижи мне; ах, ну что ты делаешь!? Я больше не могу, иди ко мне!".

И снова наши губы сливались, моё лицо мокрое от твоих соков, твоё лицо - мокрое от слёз удовольствия, мы сосались как перед смертью, а твоё тело бешено колотилось подо мной, принимая мой болезненно вспухший от желания член. "Да, глубже, сильнее, ах, да, еще, еще!"

"Он у тебя такой красивый!" - Устав, ты менялась со мной местами, склонялась сверху, осыпая меня темными густыми волосами. Между локонов было видно твоё лицо, старательно раскрытый, раскрасневшийся от поцелуев ротик. Головка члена скрывалась там, в еще одном твоём отверстии, созданном для любви. Неспешно посасывая, вытаскивая, облизывая и разглядывая, ты могла держать меня в напряжении долгое время. Потом или оседлывала сверху, накрывая раздвинутыми изгибами бедер, и блестящая от слюны головка скрывалась в теплой влажной темноте, пропадала из виду, накрытая пушистым лобком, увлекая за собой белеющий толстый ствол, нашу дорогу от меня к тебе; или нетерпеливо впивалась ртом, тесно и сильно помогая рукой, начинала жадно сосать, призывая кончить: "Да, солнышко, хочу в ротик, сделай мне в ротик! Я хочу выпить всё!".

Какая там сперма на пятый раз, но я честно старался, кончал до боли в яйцах, распухших от такого режима за несколько месяцев. А ты довольно слизывала, глотала жалкие капли, сверкая шаловливым взором из-под рассыпанных волос, щеки расползались в блаженной улыбке, по губам скользил, размазывая остатки, опадающий от долгих трудов член, "Ну вот, я ты говорил, что больше не сможешь?!".

Если я брал тебя сзади, ты вообще сходила с ума, я в первый раз даже испугался. Стоило мне начать, залюбовавшись твоими прелестями, как ты вскрикнула и забилась в судороге мгновенного оргазма, и я остановился, решив, что сделал тебе больно. - «В этой позе я не могу долго терпеть!»- словно извиняясь, повернув голову, стыдливо сообщила ты мне. Ты такой большой, давай медленнее и не так глубоко!».

Это была сладкая пытка для обоих. Я держал твоё дрожащее от беспрестанных приходов тело за расширяющиеся виолончелью бедра, наблюдая самую волшебную в мире сахарную попочку с пульсирующим посередине светло-коричневым пучком попки, а ты то поднимаясь на локтях, то обессиленно падая грудью на кровать, раскидывая руки, насаживалась расхлябанным мокрым колечком вагины на мой одеревенелый ствол, взбивая пену наших выделений пушистыми большими складками, обрамляющими вход.

Обессиленная ты распластывалась на животе, увлекая меня за собой. И я добивал тебя уже лежа, лихорадочно таранил и спускал в горячее нутро, прижимаясь к твоей крепкой спине и высокой упругой попке. Потом, не меняя позы, целовал в шею, там, где короткие, чуть вьющиеся волосы выбивались из собранного на затылке узла. Ты облегченно и радостно хихикала, называя меня маньяком.

Но было и еще более изысканное угощение. Острое, запредельное, редкостное блюдо по особым случаям. В те дни ты не могла принимать меня как обычно, а из моей любимой дырочки, кокетливо извиваясь, контрастно выглядывала белоснежная ниточка от тампона. Но я следовал за тобой, а ты положила меня на себя, задрала ноги и, взяв раздувшийся от напряжения и поцелуев член, сама приставила его чуть ниже обычного, на предварительно хорошо смазанную, плоскую и почти ровную площадку вокруг малюсенького сморщенного отверстия попки. Я не был уверен, что туда что-то может протиснуться. Но ты была очень целеустремленной, пыхтела, прилаживала, крутила бедрами, старательно насаживая себя на мой член. Сначала это были безуспешные попытки, член скользил и норовил попасть в обычное место. Я честно держал себя на руках, возвышаясь и позволяя тебе осуществить задуманное.

— «Сейчас, сейчас!» - обещала ты, хмурила брови, сжимала губы и пыталась снова.

Нехотя, с двадцатого раза, кончик члена попал в небольшое углубление. Оно стало расширяться и ослабло в середине. Так кончик проник в тугое колечко. Ты еще подалась вперед, и оно расступилось плотной облегающей воронкой. - «Сейчас я привыкну!» - пообещала ты. И мы целовались, пока твоя попка по миллиметру впускала меня всё глубже и глубже.

Но потом произошла потрясающая метаморфоза. После тесного входа вдруг я оказался в тебе весь, на всю длину! Кольцо мышц сжимало меня где-то у корня, а дальше, в просторном и горячем нутре, я был совершенно и полностью в мягкой шелковой благодати твоего тела! Твои ноги бесстыдно разъехались, не как обычно - пятками на кровати, а выше, разошлись, взлетели почти до груди. Будто ты вся превратилась в оболочку моего члена, охватившую его с единственной целью – заполучить его полностью, без остатка. Глаза у тебя закатились, как в припадке, руки схватились за оголовье, пятки на согнутых в коленях ногах растопырились, пальцы загнулись, как в судороге.

— «Да, выеби меня! Глубже! Еще! Еби! А! А! А!» - Ты материлась, только отдаваясь анально, ставший вдруг низким голос шёл из самой глубины вколоченных внутренностей. То был животный рык, запредельное отрешение и полное растворение в процессе соития! "Да, еще! Мой мальчик! Я тебе о-бо-жа-ю!".

Ты кончала даже так. Яростно, дико, самозабвенно, многократно. Потом я рассматривал твою чудесную дырочку, принявшую меня до самых яиц, выдержавшую дикий ритм и силу молодого парня, и тут же сжавшуюся обратно в маленький сморщенный комок. Как такое возможно?!

— «Тебе понравилось ТАК? Мне - очень! С тобой мне везде хорошо, ты же знаешь! Ты будешь меня еще так брать? Но не часто, хорошо?! И не сейчас, дай мне отдохнуть, сумасшедший!». Я снова целовал тебя везде, и теперь попка тоже не оставалась без внимания.

Только с тобой я оценил силу и красоту женского белья. В этом ты была неутомимой. Сколько у тебя было комплектов, как часто ты их покупала и чем объясняла мужу? Но ты не переставала меня удивлять всё время наших встреч. То это были почти девичьи трусики с ягодами, то развратные черные плавочки с разрезом посередине, чулки, пояса, ажурные лифчики, боди, сетка. Ты называла их то пеньюар, то беби-долл, слипы, стринги. Всех цветов, но одинаково прекрасных на твоём великолепном идеальном теле. Это мог бы оценить взрослый умудренный мужчина, но молодой юнец хотел только то, что они скрывали от его взора. Дорогие ажурные предметы срывались с тебя с неизменным рвением. "Тебе нравится? Конечно!".

Утренние часы проносились как одно мгновение. Счастье окрыляло, физическая любовь заставляла позабыть обо всех проблемах. Но наступал полдень, и с ним возвращалась проза дня. Надо было уходить и как-то жить, до следующего утра. В полный рост вставали житейские проблемы, наваливались вопросы без ответа и неотложные дела.

Я из-за прогулов того и гляди должен был вылететь с курса, да и у тебя в семье появились какие-то сложности. Кажется, муж стал что-то подозревать, заезжал без предупреждения, проверял телефон. Невозможно, наверное, было скрыть те глаза, которыми ты меня провожала: счастливые, довольные, удовлетворённые, но похотливые.

Мы оба понимали, что скоро это закончится. Неотвратимость, однажды проскользнувшая в нашем разговоре, осталась дальше невысказанной, но неотвратимой. Мы старались не думать об этом, всячески оттягивая ход времени. Но всё произошло без нашего на то решения.

В тот раз мы расстались, как обычно, в начале первого. Ты одновременно и не отпускала меня, ловя мои губы своими, и толкала к выходу, умоляя поторопиться. В час должен был приехать на обед твой муж, и я оказался на улице, всклокоченный, выжатый, как лимон, счастливый и довольный, как кот, ощущая тонкий аромат твоей промежности на своих руках и лице. Меня даже покачивало на ветру, пока я брёл на остановку. В маршрутке я крепко заснул и очнулся уже у себя, на конечной.

Дома я снова завалился спать. Но в половине третьего дня меня разбудил звонок, это был твой взволнованный голос: "У меня резкая боль в правом боку, наверно аппендицит, вызвала скорую! Меня везут в городскую! Я очень боюсь! Можешь приехать?".

Я подскочил как ошпаренный! Через десять минут уже был на остановке. Сердце бешено колотилось! Как она там, моя девочка, моя бесценная женщина! Как с ней могло что-то случиться?!

Справка выдала неожиданное: у тебя прямо сейчас операция. "- Вы кто? - Знакомый!" Мне предложили подождать. Потянулись долгие минуты, превратившиеся в часы. Потом вышла другая медсестра и сообщила, что ты уже в палате и "всё хорошо". Они еще странно на меня посмотрела, будто оценивая.

И вот, через два часа ожидания, ты, такая привычная, но незнакомая, в нелепом длинном голубом халате в цветочек, с опухшим от слёз лицом, как привидение, с невидящим взором появилась в проёме двери. А потом бросилась ко мне в объятия. Тебя душили слёзы. Я никогда не видел прежде, чтобы человек так плакал беспрестанно, навзрыд, без остановки и не успокаиваясь. Моя рубашка быстро промокла.

"Не пугайтесь, то у неё после наркоза такие отходняки, " - бросила проходящая мимо медсестра. Сквозь рыдания ты рассказала, что у тебя случилась "апоплексия яичника". Крови в животе оказалось немного, поэтому операцию делать не стали, прописали покой. "Апоплексия", что за слово-то такое? Я слушал незнакомые термины с ужасом. Она умирает? Нет! Потом уже узнал, что это бывает после бурного секса. Тогда и взгляды медсестры мне стали понятны.

Рассказывая и продолжая всхлипывать, ты висела на моём плече, не в силах успокоиться, цепляясь за меня как опору. Но вдруг за моей спиной ты заметила движение, подняла голову и резко отстранилась. Я обернулся, следуя за твоим взглядом, и, к своему ужасу, узнал подходящего к нам мужчину - твоего мужа. У того тоже лицо было вытянуто от волнения и оторопелой неожиданности:

"Это кто это? Что такое?" - Начал было он приличествующее в таком случае наступление.

Но ты бросилась на его грудь, разревелась еще с большей силой, не давая ему прийти в себя и что-то понять.

Я пробормотал что-то типа: "Вот она, кинулась ко мне, вся в истерике после наркоза, на ногах стоять не может, просто помог!".

"Да, спасибо, он меня поддержал! Я вышла встретить тебя, но чуть не упала! А тут этот СЛУЧАЙНЫЙ парень меня удержал!" - Бубнила ты на широкой груди мужа, отворачивая его голову у себе.

"Выздоравливайте!" - Кинул я напоследок и бросился к выходу. Рубашка высохла по дороге домой. Но на душе было тревожно и постыло.

Так неожиданно это стало для нас прощальным событием. Тебе прописали половой покой, и мы долго не виделись, хотя наше общение в сети продолжалось. Но и там мы избегали разговоров о сексе. Так выяснилось, что и поговорить больше нам особо не о чем.

Для меня это было особенно неприятным открытием. Все же картина тебя на груди у мужа, который пришел как хозяин и забрал любимую из моих рук, вернула меня на землю. Я был щенок, а он - матерый мужик, которому ты принадлежала по праву. И как никогда, именно в больнице я почувствовал это его право. И больше не хотел быть нищим, подбирающим объедки с чужого стола, прекрасные подаяния легкомысленной и озабоченной молодой женщины, страшащейся своего возраста и решившей реализовать все свои фантазии, пока у неё были на это силы и возможности. Чары развратной и ветреной богини развеялись.

Конечно, привыкшее к постоянному сексу тело рвалось к тебе снова и снова, тосковало. Но несмотря на все трудности, "случайный парень" твёрдо решил идти своей дорогой. С учёбой наладилось - всего лишь пару недель бессонных ночей и куча отработок. Появилось время и силы посмотреть по сторонам. А там и однокурсница ответила на мой внезапно вспыхнувший интерес. Но это уже совсем другая история.

***