Робан оглядел комнату, в которую они вошли, и увидел свой багаж, аккуратно сложенный на полке слева от двери. Он бросил одежду рядом с кроватью, а затем прошел вдоль высоких окон, распахнув все шторы. Дойдя до камина, он остановился и посмотрел на пламя.

Атея выскользнула из платья и лежала обнаженная на большой кровати с балдахином. Она наблюдала за обнаженной фигурой брата, расхаживающего вокруг. Когда он встал перед камином, она заметила, что на его коже не отражается свет, а тело очерчено не светом, а темнотой.

— Должно быть, моему брату очень плохо, если даже свет его избегает, - заметила Атея.

Робан не обернулся, но ответил. - Странно, даже такая бледная, как ты, и с твоей историей болезненных солнечных ожогов, ты легко пришла к выводу, что свет – это хорошо, а тьма – плохо.

— На самом деле все наоборот. Я думаю, что ты плохой, а раз свет тебя избегает, значит, он хороший.

— Это новая оценка меня из-за того, что я недавно что-то сделал, или ты всегда считала меня плохим? - спросил Робан, повернулся и подошел к кровати.

— Это то, что я недавно для себя открыла. Ты любишь кого-то, кто, как ты знаешь, является злом. Не думаю, что это делает тебя злым, но это очень плохая привязанность, которая мешает тебе принимать решения, - заявила Атея, повернулась на спину и стала наблюдать за приближающимся Робаном.

— Может быть, она не такая злая, как ты думаешь, - ответил Робан и лег на бок лицом к Атее.

— Какое самое злое деяние ты можешь себе представить? - спросила она и облизала кончик пальца, который Робан поднес к губам.

Его ответ был мгновенным:

— Предательство.

— Ну вот, ты и получил ответ, - заметила Атея, с легкой дрожью ощущая, как влажный кончик его пальца обводит сосок ее левой груди.

— Да, но не так, как ты думаешь, - сказал он, наблюдая за тем, как напрягся ее сосок, и перешел к правой груди, чтобы повторить процесс.

— Не хочешь рассказать подробнее об этом загадочном ответе? - спросила она и затаила дыхание, когда его блуждающий влажный кончик пальца достиг ареолы ее правой груди.

— Ты никогда не предашь меня, сестренка, потому что не сможешь. - Его палец выполнил свою задачу на ее правой груди, и он положил на нее руку. - Я обещал тебе свободу и право самой выбирать свое будущее. Для тебя не существует границ, которые ты не сможешь пересечь, поэтому ничто из того, что ты сделаешь, не будет для меня предательством.

Атея оттолкнула его руку от своей груди, села и закричала на него. - Я никогда не просила и не хотела этого! Из-за твоего глупого обещания тебя уже убили. Позволить мне делать то, что я хочу, - это самый быстрый способ убить всех нас. Я – ХАОС, мне нельзя доверять. Мне не нужно, чтобы ты дал мне свободу. Мне нужно, чтобы ты ограничил разрушение... То есть я... Да будут прокляты боги! - Атея выругалась и снова легла, уставившись в потолок.

Они молчали, но через некоторое время Атея тяжело выдохнула, взяла его руку и вернула ее к своей правой груди. - Так это все? Гания стала последним кусочком, который встал на место. У нас никогда не было шансов, все закончится только одним способом. В этом и заключается смысл судьбы, не так ли?

Робан легонько сжал маленькую грудь, обхватив ее своей большой рукой. Гладкая кожа, упругая, неумолимая плоть и набухший сосок, вызывающе царапающий ладонь. Это было прекрасное совершенство, но в данный момент не то место, где стоило бы находиться. Он спустил руку к ее животу. Глядя в ее полные слез глаза, он кончиками пальцев нащупал впадинку пупка. В ответ Атея вздрогнула и напрягла мышцы живота. Он раздвинул пальцы и позволил руке продолжить путешествие по ее телу. Он наткнулся на нежный лобок, и один из его пальцев скользнул по небольшой россыпи волос, украшавших его. Короткие, серебристо-белые, тонкие, как паучий шелк, они росли на участке размером не больше первой фаланги его большого пальца.

— Да, это судьба, и это произойдет. Гания, Эйна, Зерот; Созидание, Хаос и Разрушение; Начало, Путь и Конец... - Рука Робана обхватила ее от лобка до промежности, а затем он закончил свое высказывание.

— Мы – Судьба.

Атея расширенными глазами смотрела на брата. Сердце заколотилось в груди, но тут же она почувствовала, как давление его руки на нее немного усилилось. Лишь напоминание о его присутствии успокоило ее бешеное сердцебиение. Атея смотрела на его руку, прикрывающую ее промежность, и пыталась разобраться в своих эмоциях.

В его ладони.

Эта мысль была вкладом Хаоса в буйство чувств, типично циничным и типично верным. Когда Робан начал поглаживать ее киску, сердцебиение Атеи замедлилось, а нарастающее чувство паники исчезло, сменившись смесью комфорта, покоя и возбуждения.

— Все живое должно умереть, даже мир. Такова судьба. Сотворение, рождение и рост мира, затем возникает Хаос, который в конце концов приводит к Разрушению. Цикл, повторяющийся в вечности. Случится ли это? Ответ – ДА. Но «когда это произойдет?» - вот вопрос, который важен для нас. Я и ты хотим, чтобы этот мир стал нашим домом, и Калмира может быть нашим домом столько, сколько мы захотим. В вечности время не кончается. Я пригласил Ганию в нашу семью, потому что она и есть наша семья. Ты, Менджа и я, Хаос, Созидание и Разрушение, однажды мы покончим с этим миром, но до тех пор он будет нашим домом. И только от нас зависит, наступит ли этот день завтра или через миллион лет.

Атея слушала поток слов и вместе с ним ощущала волны эмоций, исходящие от брата.

Неужели все действительно так просто?

Свобода – вот что обещал ей Робан через два дня после того, как спас ее от Хитада. Тогда она ничего не знала об их истории, не знала, что они с братом делят свои тела с бессмертными существами. Она была всего лишь маленькой девочкой, не имеющей ни малейшего представления о том, каким будет ее будущее. Сегодня, всего несколько месяцев спустя, она была лидером тысяч людей, центральной фигурой в войне. Короли, королевы и даже боги и богини добивались ее внимания. Свобода, которую обещал ее брат. Временами он ворчал и жаловался, но позволял ей вести за собой, и они следовали ее решениям. Он даже погиб из-за пути, который она выбрала для них. Они шли по дороге судьбы, но только от них зависело, насколько долгой будет эта дорога. Она и Хаос делали все возможное, чтобы превратить это путешествие в захватывающее приключение. Однажды их путь закончится, и ей придется смириться с этим, как и любому другому живому существу. Имело ли значение то, что конец их пути означал бы и конец этого мира?

Атея нашла ответ. Она отвечала за их направление и защищала свою семью на выбранном ею пути, но его конечный пункт всегда был определенным. Определенность, называемая судьбой.

Ее раздражение прошло, и теперь она наслаждалась ласками руки Робана. Она улыбнулась, раздвигая ноги и подтягивая колени.

Денисса проснулась утром. Она попыталась высвободиться из объятий Дженайи, не разбудив ее, но попытка оказалась тщетной, когда она услышала ее сонное бормотание.

— Доброе утро, Солнышко, надеюсь, тебе было так же весело, как и мне прошлой ночью, и я бы хотела увидеть твое лицо прямо сейчас. Ты такая красивая, когда краснеешь, но я достаточно дразнила тебя прошлой ночью. Я отпущу тебя и посплю еще немного.

Как и обещала, Дженайя отпустила ее, и Денисса сползла с кровати. Глядя в зеркало на свои пунцовые щеки, Денисса гадала, была ли Дженайя серьезна или это просто очередная дразнилка. Она надела платье с застегнутыми бретельками и вышла из комнаты. Затем она поспешила в комнату, которую выбрала для себя, надела новое платье, уделила время влажной тряпке, чтобы очистить тело от остатков ночной встречи, и расчесала свои неаккуратные волосы.

В общем, не прошло и четверти часа после пробуждения, как она уже направлялась в комнату Менджи.

Денисса не стала входить, услышав голос Менджи изнутри комнаты, но прислушалась, прижав ухо к двери.

— . .. Почему бы и нет? Это было бы очень здорово!

Тишина

— Ты всегда так говоришь, но что это значит?

Тишина

— Но мама рассказывала мне о драконах, и если ты создала драконов, которые могут дышать огнем, почему ты не можешь заставить Боско тоже дышать огнем?

Молчание

— Я думаю, тебе просто не нравится Боско, но он действительно самый лучший пес на свете, и он защищает нашу семью, и если бы он мог плеваться огнем на всех злых людей, которые хотят причинить нам вред, это было бы очень хорошо.

Дениса широко раскрыла глаза, слушая мольбы Менджи. Она услышала достаточно и поспешно открыла дверь.

Менджа сидела на кровати, а Боско дремал перед ней, но больше никого не было видно. Но Денисса знала, что есть кто-то еще, и этот кто-то – Богиня Творения. Осознание этого факта заставило ее вздрогнуть, но у Дениссы не было времени размышлять об этом, так как Менджа спрыгнула с кровати и осыпала ее потоком слов.

— Доброе утро, Денисса, ты знаешь, что девушка в моей голове на самом деле Гания? Я думала, что она такая же маленькая девочка, как и я, но она настоящая богиня и может творить настоящую магию. И теперь я настоящая дочь Робана, а Атея – моя настоящая сестра, потому что у меня в голове тоже богиня. Взгляни на мои волосы! Мейра сказала, что коса будет смотреться лучше, когда мои волосы отрастут, но на это нужно время, а Гания сделала ее длинной, как сейчас, и она даже может изменить цвет, как я захочу. Как ты думаешь, какой цвет будет смотреться лучше всего?

Денисса уставилась на огромную косу на голове Менджи. Должно быть, за ночь ее волосы отросли более чем на фут. Денисса почувствовала, что тонет. Она хотела поговорить с Менджей, но могла только смотреть, а Менджа все продолжала говорить.

— Белые, как у Атеи, волосы выглядели бы потрясающе, но, возможно, она рассердится, а я не хочу, чтобы она сердилась на меня. Это было бы плохо. Я спрашивала ее, может ли она заставить Боско дышать огнем, и она сказала, что может, но не хочет этого делать. Это глупо, но я очень стараюсь убедить ее сделать это. Она также не хотела делать его глаза голубыми, но я убедила ее, что это будет выглядеть потрясающе, и вот взгляни на него... Он спит, но когда он проснется, можно увидеть, что его глаза того же цвета, что и у Атеи, и у Робана до того, как он изменился. Боско – тоже семья, и у всех нас должны быть одинаковые глаза, ты так не считаешь? Но она не хочет менять мне глаза, постоянно говорит странные вещи, вроде «все дело в балансе» и прочее, чего я не понимаю. Ты знаешь, о чем она говорит, или, может быть, мне стоит спросить папу? Он – Атади Гании, то есть такой же, как и папа, так что мы обе его дочери, а она – моя сестра... Я ведь правильно понимаю?

Денисса почувствовала, как у нее подкосились колени, и опустилась на пол. Менджа мгновенно кинулась к ней и помогла сесть, но Денисса снова упала на спину, когда Боско открыл свои бледно-голубые глаза и посмотрел на нее.

— Тебе плохо, Денисса? Может, мне сбегать за Яне? Уверена, она сможет тебе помочь.

Обеспокоенное выражение лица маленькой девочки вывело Денису из оцепенения, и она наконец смогла произнести несколько слов.

— Пожалуйста, просто замолчи на минутку и позволь мне перевести дух, - воскликнула Денисса.

Она глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула и наконец успокоилась настолько, что смогла говорить дальше.

— Менджа, пожалуйста, послушай меня. Я знаю, что ты очень взволнована всем, что произошло, и, конечно, Ганией, твоей новой сестрой. Гания – богиня, но она также маленькая девочка, как и ты. Она очень долгое время была одна и, наверное, рада тебе и своей новой семье больше, чем ты. Нехорошо просить ее делать все эти вещи для тебя, потому что она должна бояться, что, когда она скажет тебе «нет», она тебе не понравится, а она хочет, чтобы она тебе понравилась. Гания – богиня, и ее магия очень сильна, но мы с тобой ничего не понимаем в магии. Посмотри на Боско, ты заставила ее изменить цвет его глаз, но подумала ли ты о том, хочет ли этого Боско? - Денисса мягко спросила и надулась в ответ, а Менджа, избегая ее взгляда, посмотрела на свои ноги, прежде чем сдержанно ответить:

— Нет.

— Я не ругаю тебя и не сержусь. Я просто беспокоюсь, и ты понимаешь, почему? - спросила Денисса.

Наморщив нос, Менджа на мгновение задумалась, прежде чем ответить. - Потому что магия сильна, а сильные вещи опасны, как огонь, а мне нельзя играть с огнем.

— Именно так, Менджа. Гания – богиня, она знает свою магию и как ею пользоваться, а мы с тобой ничего не знаем о магии. Поэтому она опасна для нас, - сказала Денисса.

Взгляд Менджи потерялся, и она на мгновение замолчала, прежде чем снова заговорить. - Да, Денисса самая милая... Она будет и твоей сестрой... Мы все сестры... Мы все заботимся друг о друге, потому что мы – семья.

Денисса увидела, что взгляд Менджи снова устремился на нее, и она продолжила. - Гания передает тебе привет и говорит, что ты не должна бояться магии, потому что она никогда не сделает тебе ничего плохого. Я сказала ей, что ты самая милая, и думаю, что ты ей тоже нравишься.

Денисса смотрела, как Менджа морщит брови.

— Я голодна. Ты тоже хочешь есть, когда я голодна?. .. Это когда в животе пусто... Я покажу тебе, что я люблю больше всего... завтрак, и еще надо покормить Боско... мясо, много-много мяса, он большой пес.

Дениссе вдруг захотелось рассмеяться, когда она слушала и смотрела на Менджу. Увлеченная разговором с внутренней сестрой, Менджа небрежно взяла Дениссу за руку и потащила ее из комнаты в поисках завтрака. Боско зевнул и неторопливо последовал за ней.

Робан сидел за большим столом в просторной кухне их нового дома. Еще несколько минут назад на кухне было оживленно, как на рынке. Теперь же он внезапно остался один, и все было тихо. Он рылся в памяти, пытаясь вспомнить, о чем говорили семь девушек. Он понимал, что это бесполезно – все было как в тумане. Тринна и одежда, которую нужно принести... сироты, еда и толстые жрецы... запастись самым необходимым... поисковый отряд амазонок... пропавший сундук с одеждой. Он потряс головой, чтобы очистить ее от тумана, глубоко выдохнул, а затем пожал плечами.

Следующие три часа Робан провел, осматривая и заботясь о своих доспехах и оружии. Закончив с этим, он прошелся по дому, но избежал подвала. У него не было настроения выслушивать нытье и жалобы их пленницы. Около полудня он вернулся на кухню за вторым завтраком. Он размышлял над тем, что делать дальше, когда услышал громкий стук во входную дверь дома. Он подошел к входу, и когда открыл дверь, его встретили Киприен Канбьерра и два его брата.

— Прибыл флот Норгара. Гонец сообщил, что более трехсот военных кораблей высадились в Дагнисе. Воины, провиант, скот, повозки, лошади и все виды диких животных, даже кровавые медведи Горгара! - сказал ему Киприен.

— Дагнис? Должно быть, так называется рыбацкая деревня, куда мы раньше отправлялись. Я все думал, услышу ли я когда-нибудь ее название, - легко ответил Робан.

— Клянусь богами, что норги делают с медведями Горгара во время войны – натравливают их на врагов? - спросил один из братьев Киприена.

— Они используются в ритуале. Воин Норгара, еще не окровавленный во время битвы, должен провести ночь в яме с медведем Горгара. - Заметив полные ужаса взгляды мужчин, Робан добавил. - Медведь прикован цепью и не сможет добраться до человека, если тот не запаникует и не выйдет на расстояние вытянутой лапы. Ну, или если он уснет, медведь доберется и до него. Он должен стоять у стены, чтобы не попасть под удар.

Киприен рассмеялся. - Вы, норгары, чертовы дикари! Скажи, тебе тоже пришлось пройти через этот ритуал?

— Нет, с тех пор как сын Хорена, Джорган, убил медведя, моей семье больше не нужно его проводить, - усмехнулся Робан.

— Эти легенды Норгара просто уморительны. Значит, твой юный предок убил медведя Горгара голыми руками, я полагаю. Я слышал, что мясо Горгара очень вкусное, а при росте в двенадцать футов и весе около тонны он мог бы пригласить на пир весь город. - Киприен снова рассмеялся.

— Согласно легенде, у Джоргана были проблемы со вспыльчивостью. Убив медведя, он убил и зрителей и исчез. Через неделю он вернулся в Фалькат, но никому не рассказал о том, что делал в ту неделю в пустыне Кургата, - закончил рассказ Робан и пожал плечами.

Киприен посмотрел на Робана и поднял брови, затем тоже пожал плечами. - Как бы то ни было, весь норгарский отряд направляется в Нотабир. Первый из них прибудет завтра вечером, а последний может быть здесь через три-четыре дня.

Робан кивнул в знак согласия с оценкой Киприена, но тут заметил двух амазонок, проходящих через ворота и приближающихся к их группе.

— Хассика послала нас сообщить, что мы нашли гниющий труп маленькой девочки, спрятанный недалеко от дороги, ведущей из лагеря в Нотабир. Никаких следов боя и никаких новостей от Рабины. Хассика также приказала нам охранять женщину, которая заточена в подвале этого дома, - бодро сообщила Робану одна из амазонок, не обращая внимания на остальных.

Робан снова пожал плечами. - Идите, а если проголодаетесь, то кухня будет справа, после небольшого коридора.

Они смотрели, как амазонки уходят, и переглянулись между собой.

— В фантазиях это захватывающе, но в реальности встреча с амазонкой – довольно опасный опыт, - вздохнул Киприен.

— Я никогда не видел никого, кто бы лучше владел луком, чем эти амазонки. Теперь, когда я об этом думаю, они и с дубинкой неплохо управляются, - размышляет Робан.

— Ты очень странный человек, мой друг, - заявил Кибриен, покачав головой.

Братья Канбьерра разразились хохотом, а Робан повернулся и уставился на север. Трое мужчин проследили за его взглядом, но ничего не увидели. Вдруг раздался звук, словно стеклянная башня разбилась от удара молота великана, и откуда-то из центра Нотабира в небо вырвался фонтан света. На мгновение свет образовал радугу на чистом голубом небе, а затем просто исчез.

— Великая Мать, что это было? - вздохнул Киприен.

— Дверь была открыта, и в нее вошла судьба, - ответил Робан.

После того как Менджа и Денисса закончили завтрак, они разграбили кухню и кладовую. С помощью Нигуллы и Патессы они нагрузили двух лошадей собранной едой. Даже Боско вез переполненную седельную сумку. Теперь, когда они ехали в приют, Менджа радостно болтала без умолку, а Денисса пыталась понять, с кем она разговаривает – с Боско или с богиней в своей голове.

— Жрецы злые и толстые, и им не достанется ничего из еды. Они сказали, что они жрецы Гании, Великой Матери, а ты – Гания, и ты такая же девочка, как я. Один из них сказал, что Гания хочет, чтобы они получили всю еду... Если ты никогда не разговаривала ни с кем из них, значит, они лгут и крадут еду у детей... Я знаю, что это не твоя вина, но это неправильно, что они используют твое имя, чтобы делать такие подлые вещи, как воровство и ложь... Мы можем спросить Дениссу, она эксперт в вопросах добра и зла... Денисса, ложь и воровство – это плохо, верно?

Денисса увидела вопросительный взгляд Менджи и сглотнула. Одно дело – учить шестилетнюю девочку правильному и неправильному. А учить всемогущую богиню – совсем другое. Но ведь это было совсем другое, или нет? Однако она знала, что за зелёными глазами Менджи Гания ждёт её ответа.

— Да, Менджа, ложь и воровство – это плохо, но иногда люди не знают правды и совершают ошибки. Жрецы Гании, наверное, не знают, что она такая же девушка, как ты, и... - Денисса остановилась.

Денисса не сомневалась, что священник, с которым они встретились накануне, был лживым и вороватым мерзавцем. Она видела то же самое, что и Менджа, так почему же она пыталась оправдать священника? Денисса знала ответ, и это ее злило. Она привыкла равняться на жрецов, и не только на жрецов, но и на всех, кто обладал властью и авторитетом. Им позволялось делать все, что им заблагорассудится, потому что она ничего не могла с этим поделать. Денисса поняла, что оправдывает не священника, а собственную беспомощность. Просто... это было уже не так. Она видела больше силы, чем жрец мог себе представить, и за глазами Менджи богиня ждала ее совета.

— Неважно, что жрецы Гании не знают, что их богиня – маленькая девочка. Они крадут еду у сирот, и это неправильно. Они утверждают, что действуют от имени Гании, а это ложь, и ложь тоже неправильна. Мы идем в приют, чтобы все исправить, и мы поможем детям.

— Вот видишь! Денисса – лучшая и настоящий эксперт, как я тебе и говорила, - гордо заявила Менджа.

Денисса заулыбалась, услышав похвалу. Нет, она больше не была беспомощной.

К тому времени, как Атея вышла из дома, не все ее друзья уже проснулись и завтракали вместе с остальными. До полудня было еще три часа, когда она прибыла в лагерь Канбьерры. Она направилась к палаткам в центре лагеря, не обращая внимания на дружеские приветствия и людей, которые пытались с ней заговорить. Она ворвалась в большую палатку Гиллин и обнаружила, что та вместе со своей семьей сидит за большим столом и завтракает. Гиллин поднялась из-за стола, чтобы поприветствовать ее, но презрительный жест Атеи, брошенный в ее сторону, заставил ее снова сесть.

Атея шипела, говоря им:

— Я здесь не для того, чтобы болтать, и единственное, что я хочу услышать, - это слова Тринны о том, что у нее готова моя одежда, которую я могу примерить.

Опасно сверкнувшие глаза Атеи убедили Тринну даже больше, чем ее слова, что это очень срочная просьба. Она вскочила с табурета и бросилась вон из палатки. Тринна боялась, что эти глаза прожгут дыры в ее спине, ведь она бежала прямо к своей маленькой палатке, а Атея следовала за ней по пятам.

— Я приготовила четверо штанов с поясами, десять рубашек, две куртки и четыре пары сапог. Я видела, что многие амазонки носят юбки, так что на случай, если тебе захочется разнообразия, я тоже приготовила для тебя две юбки, - поспешила сказать Тринна, как только они вошли в ее палатку.

Тринна настороженно наблюдала, как Атея глубоко вдохнула и медленно выдохнула через нос.

— Спасибо Тринна и всем, кто помогал тебе в этом спешном деле. Я и так сходила с ума от платьев, а в полдень у меня важная встреча. Мысль о том, что мне придется идти на нее в еще одном маленьком красивом платье, была слишком невыносима. Покажи мне, что ты сшила, чтобы я была готова к встрече в полдень, - сказала Атея, выскальзывая из своего красивого бордового платья.

Через полчаса Атея сидела в наполненной водой ванне, одетая в черные кожаные штаны и рубашку.

Атея уже возвращалась в Нотабир в новом обтягивающем черном кожаном костюме, а Робан завтракал, когда в приют приехали Менджа, Боско и Денисса. Они обнаружили, что многое изменилось с тех пор, как они уехали отсюда накануне. Вход в ветхий двухэтажный дом теперь охраняли два солдата. Возле одного из них стояла корзина, а рядом с другим – постамент, на котором стоял небольшой сундук. Когда они подошли ближе, то увидели, что мимо проходит мужчина и останавливается у сундука. Он что-то пробормотал и опустил в него несколько мелких монет, после чего продолжил свой путь. Остановившись перед одним из стражников, Денисса заметила, что корзина наполовину заполнена едой, в основном сухим хлебом.

— У нас есть еда для детей, но, похоже, здесь что-то случилось. Вчера не было ни одного охранника, почему вы охраняете приют сегодня? - спросила Денисса у солдата.

Охранник указал копьем на дверь.

— Видишь нарисованную черную руку на двери? Священники сообщили капитану, что у двоих детей обнаружены признаки Черной лихорадки. Капитан Монгель закрыл приют. Никому не разрешается ни выходить, ни входить. Если вы все еще хотите что-то пожертвовать, просто оставьте это у нас. Священникам разрешено выходить и заносить все пожертвования в дом на закате каждый день.

Денисса побледнела, слушая солдата. Черная лихорадка не была для нее чем-то новым. Несколько лет назад один из выживших после кораблекрушения заразил семью в Хитаде, ее родном городе. На двери их хижины была нарисована Черная Рука. Девушка, выжившая после потопления корабля, умерла в течение недели, а вместе с ней и вся семья, приютившая ее. Их хижина сгорела, а внутри остались мертвые.

Денисса смотрела на вопросительное лицо Менджи, и мысли, о которых она думала всего несколько минут назад, снова преследовали ее. Слезы текли по ее лицу, когда она поняла, что такова ее судьба – она всегда будет беспомощной.

Шум ее собственных рыданий и звук разрывающейся души был намного громче, но Денисса все еще слышала голос Менджи.

— Я думаю, Денисса плачет, потому что мужчина сказал ей, что дети больны... Да, Черная лихорадка, сказал солдат... Ты уверена?. .. Я скажу ей.

Прикосновение маленькой руки к ее плечу было нежным и успокаивающим, но для Дениссы оно было похоже на когти судьбы. Она должна была рассказать Мендже о Черной лихорадке, сказать ей, что сироты умрут. Надежды на выздоровление не было, никто не выживал после Черной лихорадки. Денисса наблюдала за маленьким личиком, но, не в силах заговорить с ней, просто смотрела на Менджу глазами, полными слез. Поэтому Менджа говорила, а Денисса слушала.

— Ты не должна плакать. Я хотела убежать и вернуться с Яне, потому что думала, что она сможет их вылечить, но Гания говорит, что дети просто голодны и никто в доме не болен.

Спокойное заявление Менджи подействовало на Денису как ведро холодной воды. Ну конечно! Яне помогла бы, почему же она сама об этом не подумала. Но прежде чем она успела ответить на этот вопрос, до сознания Дениссы дошла остальная часть заявления Менджи.

Никто в доме не болен.

Денисса перевела взгляд с корзины, наполненной едой, на сундук с монетами, и холод отчаяния сменился жаром ярости. Слезы исчезли, когда она ворвалась в дверь дома.

— Вы, грязные подонки, называющие себя священниками, откройте дверь и покажите нам детей, которых, как вы утверждаете, заразила Черная лихорадка!

Ударяя кулаками и ногами в дверь, Денисса кричала во всю мощь своих легких. Двое охранников сделали шаг, чтобы остановить Денису, но когда Боско обнажил клыки, и его глубокое рычание стало не только слышно, но и ощутимо до костей, солдаты решили, что стоит передумать. Поэтому стражники заняли позиции по бокам от двери и ничего не предпринимали.

Денисса продолжала громко колотить в дверь и кричать, чтобы жрецы вышли. В оживленном переулке быстро собиралась публика. Люди держались на значительном расстоянии от двери, помеченной Черной рукой, и особенно от рыкающего боевого пса размером с пони с бледно-голубыми глазами.

Вдруг окно на верхнем этаже распахнулось, и выглянувший оттуда человек закричал.

— Что это за шум? Держите эту безумную женщину подальше от двери. Слугам Гании нужна тишина, чтобы мы могли возносить молитвы, иначе они не дойдут до ушей Великой Матери.

— Ты, грязная лживая шлюха, я знаю, что это все ложь. Нет никакой Черной Лихорадки. Это притворство, чтобы продолжать обкрадывать сирот, - крикнула Денисса в ответ.

— Обвинить слуг Гании в воровстве – значит обвинить саму Великую Мать, - закричал священник.

— Слушай внимательно, гнилой ублюдок. Открой дверь и упади на колени, чтобы вымолить прощение, и я могу пообещать, что Гания услышит тебя, - ответила Денисса.

— Вы должны связать и заткнуть рот этой женщине, иначе ее богохульные оскорбления навлекут на всех нас гнев Гании. Она и ее ребенок были здесь вчера, как раз перед тем, как признаки Черной лихорадки проявились на лицах детей. Эта женщина – еретичка, и ее грехи должны быть очищены огнем, иначе мы все лишимся благосклонности Гании, и Черная лихорадка уничтожит Нотабир! - кричал священник толпе.

— ТИХО! - прогремел новый голос, мгновенно заглушив шум толпы.

Барен Монгель и шестеро его городских стражников силой пробивались сквозь толпу, пока не достигли свободного пространства перед приютом. Барен наблюдал за толпой, Дениссой и дверью, а затем посмотрел на Менджу и Боско. Его глаза расширились, когда он заметил бледно-голубые глаза собаки, но в остальном он сохранял спокойствие.

— Приют находится на карантине в связи с моим решением. Жрецы Гании заявили о признаках Черной лихорадки у некоторых детей. Уходите все! - громко объявил он.

— Но это ложь, нет никакой Черной лихорадки! - запротестовала Денисса.

— И откуда ты это знаешь? Ты даже не видела детей, - раздраженно спросил Барен.

Он увидел, что Денисса смотрит на Менджу, и тоже стал наблюдать за девочкой.

— Значит, это вы устроили бунт, - сурово сказал Барен, но не смог скрыть ухмылки.

— Мы пришли сюда, чтобы помочь детям, но злобный толстяк врет, что у них лихорадка, и нас не пускают, - ответила Менджа, хмуро глядя на Барена.

— А откуда ты знаешь, что он врет? - мягко спросил Барен.

— Мне рассказала моя новая сестра Гания. Она богиня и умеет колдовать. Она знает много странных вещей и имен.

— ЕРЕСЬ! Ребенок опорочил имя Великой Матери и должен быть сожжен! - возмущенно воскликнул жрец.

— Заткнись! Никто не будет сжигать детей в моем городе! - прорычал Барен. - Черная лихорадка – не единственное, что может уничтожить Нотабир. Пятьдесят тысяч норгов идут сюда, а ты хочешь сжечь девочку, которая принадлежит их вождю!

— Робан теперь мой отец! - с гордостью подтвердила Менджа.

— Ну, поздравляю, малышка, мне нравится твой папа, - улыбаясь, сказал ей Бахрен. - Однако приют закрыт. Это слишком опасно, и пока Гания не придет сюда и не поговорит со мной, я не открою эту дверь, прости, Менджа.

— Ты хороший человек, я попрошу ее поговорить с тобой, - ответила Менджа.

Барен улыбался, глядя на искреннее выражение лица девочки, но его улыбка застыла, когда он увидел, как изменилась Менджа. Он взглянул в ее глаза, и золотые вспышки, словно падающие звезды, пронеслись по зеленому небу. Он вдруг ощутил, как девочка излучает присутствие. Он ощутил ее силу, невообразимое количество сырой мощи. Барен стоял у подножия вулкана и чувствовал, как земля дрожит под его ногами. А потом он услышал ее голос.

— Я Гания. Денисса и моя сестра сказали мне, что лгать – плохо, и воровать – плохо. - Она указала на священника у окна. - Этот человек солгал, чтобы украсть у детей, и использовал мое имя. Я все исправлю. Черной лихорадки не будет, и жрецов Гании больше не будет. - Глядя прямо на священника, она продолжила

— Ложь будет исправлена, а болезнь станет болезнью. Имя ей – Айтана да Гания.

Барен застыл на месте: девочка повернулась к нему, и перед ним снова была только Менджа.

— Теперь ты мне веришь? - спросила она.

Барен искал ответ в голове, когда по городу разнесся звук бьющегося стекла и в небо взметнулась вспышка света.

Черная кожа приятно облегала ее. Штаны и рубашка были украшены серебристыми швами в тон волосам, завязанным в высокий хвост. Вырез рубашки был скреплен серебряными цепочками и спускался ниже пупка. Черные сапоги до колена дополняли ее наряд. Облегающие кожаные сапоги обнажали ее тело, но Атея наслаждалась взглядами. На нее смотрели и мужчины, и женщины, но никто не осмелился бы дотронуться до нее. Атея чувствовала их. Она излучала опасность, и реакцией был страх. Безоружная четырнадцатилетняя девочка, ростом не более пяти футов и весом менее девяноста фунтов, но люди боялись ее. Атея шла по Нотабиру с улыбкой на лице.

Храм Гании было легко найти. Он был построен на месте рынка и являлся одним из самых больших зданий в Нотабире. На ступеньках, ведущих к передним воротам, стояла девушка. Атея подошла к девушке и посмотрела на тело, которое когда-то принадлежало ее подруге Рабине. Девушка никак не отреагировала, когда Атея взялась за воротник ее рубашки и разорвала ее до пояса. Она уставилась на засохшую кровь, которой была отмечена незаживающая рана возле сердца.

— Девушка, которую ты убила, была моей подругой и любовницей. Я не сомневаюсь, что у тебя был приказ, и я убеждена, что у тебя не было особого выбора. Сегодня моя семья хочет купить мою преданность, а ты – подарок. Просто жест, ничего не стоящий и ничего не меняющий. Пойдем в дом и посмотрим, что еще они могут предложить.

Девушка последовала за Атеей внутрь, что еще она могла сделать.

Внутри Атею встретили два священника в белых одеждах.

— Леди Атея, я брат Финас Наден, священник Первого ордена служителей Гании. Позвольте сказать вам, что конгрегация, ожидающая вашего общества, - самое грозное собрание религиозных авторитетов, о котором я когда-либо слышал. Для меня немыслимая честь быть избранным хозяином этого собрания. Тем более что братство удостоило меня чести принять в нем участие как представителя Гании, Великой Матери, - сказал ей взволнованный священник.

— Какой смысл в твоем присутствии? Гания даже не знает о твоем существовании, а если бы и знала, я убеждена, ей было бы все равно. Твоя вера – это насмешка, завуалированная ложь. Ее использовали для обмана, и долгое время она работала, но теперь твое священство больше не нужно. В каком-то смысле можно сказать, что Гания основала себе новую религию. Если ты хочешь быть полезной, то можешь показать мне, где проходит это собрание, но на этом твое участие закончится, - ответила Атея.

Жрецы просто смотрели на нее с ошеломленным недоверием.

— Похоже, я переоценила вашу полезность. Неважно, я уверена, что смогу найти его сама, - закончила Атея и пошла дальше, оставив жрецов позади.

Проходя по храму, Атея чувствовала, а точнее, не чувствовала ничего. Здесь не было того присутствия силы, которое она ощущала в храме Нируми в племени амазонок или в храме Ипохоны в Парасе. Это было обычное здание, похожее на таверну или рыбацкую хижину. Здание было мертво для ее сознания, но не его обитатели. Присутствие бессмертных было для нее как маяк в ночи. Она могла бы найти их с закрытыми глазами.

Атея поднялась по винтовой лестнице, которая вела к куполу над северным крылом. Это была самая высокая часть храма, а также самое высокое здание в Нотабире. Высота купола достигала почти тридцати ярдов. В конце лестницы находилось небольшое фойе перед высоким порталом – входом в купол.

Стоя перед дверью, Атея повернулась к девушке, которая стоически следовала за ней, не произнося ни слова.

— Я приняла подарок. Уходи, ты свободна. Не потому, что я хочу, чтобы ты провела несколько приятных последних дней, а потому, что я хочу, чтобы ты помнила, каково это – быть свободной и не испытывать боли. Мы встретимся снова, и не будет ни прощения, ни милосердия, только отчаяние и вечность.

Девушка молча удалилась, и Атея открыла дверь.

Круглое помещение опоясывали высокие колонны, поддерживающие куполообразную крышу. Центр крыши был сделан из стекла диаметром около пяти ярдов. Стеклянная крыша и высокие окна по всему периметру обеспечивали достаточно естественного света, чтобы в течение дня не было необходимости в факелах или свечах. Сейчас, в полдень, в комнате было почти так же светло, как и снаружи. В центре комнаты на большом золотом постаменте возвышался многогранный кристалл размером с человеческую голову. Жрецы и жрицы, ожидающие Атею, стояли вокруг кристалла в просторном кругу. Атея наблюдала за ними и могла бы пересчитать их, но ей было все равно, сколько их.

— Мы приветствуем тебя, Атея, и не будем утомлять тебя представлениями и именами наших человеческих тел. Ты нашла наш первый дар у входа в храм, и скоро мы вручим тебе второй. Прежде позволь мне активировать кристалл. Свет от призмы позволит тебе и нам видеть и говорить с бессмертным, а также с его человеческим сосудом, - сказала жрица Атее.

Затем она подошла к постаменту и прикоснулась к кристаллу. Кристалл засветился, и грани его призмы озарили комнату разноцветным светом. Жрецам и жрицам казалось, что их тени разделились и стоят позади них.

— У меня нет причин разговаривать с вашими сосудами, поэтому я должна предположить, что вы хотите поговорить с Хаосом без моего вмешательства. Вы могли бы просто попросить меня, но, признаться, этот магический кристалл очень милый, - проворчала Атея.

— Мы хотим поговорить с вами обоими, и это самый простой способ сделать это, не беспокоясь о недоразумениях, вызванных путаницей, - ответила гламурная тень жрицы.

— Давайте просто притворимся, что я купилась на этот предлог, и мы сможем двигаться дальше. Что ты хочешь сказать мне и Хаосу; или сказать мне, но не Хаосу; или сказать Хаосу, но не мне? - нетерпеливо спросила Атея.

— Ты подозрительна, и я вряд ли могу тебя винить, но причину этого достаточно легко объяснить. Нируми, будь добра, передай наш второй дар своей дочери, - ответила тень жрицы.

Другая тень отошла от высокой женщины. В тот же миг Атея почувствовала то, чего не ощущала уже очень давно.

Она была одна. Одинокая человеческая девушка; девушка, которую ее брат спас от Хитада и которая почувствовала, как в ее душе пробуждается Хаос. Если Атея все еще была той девушкой, то почему она чувствовала себя так, словно часть ее души была вырвана из нее. Она смотрела, как ее отделившаяся тень принимает из рук Нируми светящуюся золотую цепь.

— Цепь – символ уз, наложенных на Хаос. Это наш подарок ей. Если она решит разорвать цепь, ее связь с Разрушением исчезнет.

Атея смотрела, как тень держит цепь высоко над головой, и разразилась хохотом.

— Тысячи лет ты строила планы и интриги. Ни один обман не был для тебя слишком низок, ни одна цена не была слишком высока, чтобы сохранить и увеличить то, что ты считаешь своей властью, но все же ты потерпела неудачу.

— Гания вернулась в руки Разрушителя, маленькая девочка скучала по отцу. Все ваши планы и обман не смогли удержать ее. Твоя ничтожная сила, которую ты так упорно пытаешься защитить, теряет смысл перед лицом воссоединения Созидания и Разрушения. Это начало и конец для вас. Испугавшись, вы вспомнили, что есть кто-то еще, кого вы могли бы использовать. Я, Хаос, безумная тварь, которую никто никогда не понимал. Вы знаете, что она хочет играть и веселиться, поэтому она не захочет конца света и будет слушать вашу ложь. Ее можно было бы использовать для выполнения грязной работы, но есть та глупая связь, которую ты ей навязала. Она не может предать своего брата, когда узы в силе.

— Так что вот так мы и оказались. Я разрываю эту цепь, и все, что мне нужно сделать, - это убить маленькую девочку и отправить Ганию обратно в ее тюрьму. Конец света не наступит, и я буду вольна следовать своим намерениям. Какой блестящий план!

— Презрение, которое ты испытываешь к своей семье, вполне объяснимо. Мы совершили ошибки, ужасные ошибки, и ты права в своем заключительном выводе. Однако ты также знаешь, что это единственное решение. Ненавидь его, ненавидь нас и ненавидь себя, но ты знаешь, что должна это сделать, - спокойно ответила Фейя.

— Может быть, однажды ты поймешь всю чудовищность своей неспособности понять концепцию вечности. Иногда забавно слушать Робана, попробуй и ты однажды: три точки во времени, Начало, Путь и Конец.

— Я приму твой дар и воспользуюсь им. Насколько это повод для радости – вопрос, на который тебе придется ответить самому.

С этими словами Хаос шагнул к кристаллу и хлопнул по нему светящейся цепью. Из расколовшегося кристалла вырвался звук, похожий на звук тысяч разбивающихся зеркал, а из разорванной цепи вырвался луч света, пробивший стекло крыши и устремившийся в небо.

Атее показалось, что воссоединение с Хаосом – это возвращение домой недостающей части ее души. Улыбаясь, она наблюдала за радугой на чистом голубом небе, пока та не исчезла.

Боги и богини, а также их жреческие сосуды услышали, как Атея что-то сказала перед тем, как покинуть купол.

— Я буду Путем.