Когда Гания закончила свой рассказ, солнце уже скрылось за горами. Вокруг царила тишина, и в сумерках земля снова выглядела мирной. Возможно, даже мертвые на поле битвы чувствовали себя спокойно, по крайней мере до тех пор, пока их души не прибыли в подземный мир. Для выживших этот день был не более чем вооруженным перемирием, а для некоторых из них не было никакого покоя. Сражение продолжалось в уединении их умов. Еще одна война, которая велась на другом поле битвы.

— Это ты, все из-за тебя! — кричала Атея. Это была всего лишь мысль, но она была громкой и потрясла ее мир.

Когда ее зрение прояснилось, она стояла у маленького пруда. Вода выглядела так, как будто горела, но это было всего лишь отражение низко стоящего солнца на оранжевом небе.

— Ну, если мы примем рассказ Гании за чистую монету — а это непросто, особенно потому, что она явно предвзята как соучастница — то на первый взгляд может показаться, что в нем есть несколько моментов, которые выглядят немного корыстными.

Атея узнала голос и обернулась, чтобы гневно посмотреть на Хаоса. Она выглядела так же, как и в последний раз, когда они встретились у пруда, хотя цветы в ее волосах сегодня были голубыми, а не розовыми. Она послушалась меня и последовала моему совету. Эта невольная мысль еще больше разгневала Атею.

— Ты не могла смириться с тем, что твой брат влюбился в другую, поэтому ты превратила ее в кого-то, кого он не мог бы полюбить, и развязала войну. Ты чудовище! — крикнула Атея.

— Я была молода и, наверное, не знала, как поступить правильно, — она надула губы. Ее детский голосок звучал застенчиво, а выражение лица было даже немного виноватым.

— Ты устроила смерть тысяч людей, и они все еще умирают! — закричала Атея.

Девочка шмыгнула носом и вытерла слезу из глаза, но не ответила.

— Мой брат умер из-за тебя! — снова закричала Атея.

Девочка не ответила, только посмотрела на нее широко раскрытыми, полными слез, но невинными, бледно-голубыми глазами. Атея тяжело дышала, но ее ярость улетучивалась, когда она смотрела на девочку.

— Ты закончила кричать на меня?с— спросила девочка, когда прошло несколько минут без криков.

Атея только кивнула и смотрела, как маленькая девочка превратилась в высокую женщину с впечатляющим бюстом, который пытался вырваться из слишком узкого черного кожаного лифчика.

— Я не помню, что я так выглядела, — сказала Хаос и встряхнула своей черной гривой волос с пламенными рыжими прядями, — но мне нравится.

Она махнула рукой, и пруд, его берег, заходящее солнце и оранжевое небо исчезли. Внезапно наступила ночь, и по небу плыли три луны. Их бледный свет тускло освещал окрестности, и Атея обнаружила, что стоит на краю бездны небытия.

— Да, это кажется знакомым, — размышлял Хаос, а затем посмотрел на Атею. - Теперь послушай меня. Ты можешь винить меня во всем плохом, что с тобой происходит, или даже во всем плохом в этом мире, но это глупо, и ты знаешь, что это неправда. Я не начинал эту войну; она началась, когда свет первой звезды разбудил мирную спящую тьму. Ирония в том, что они так сильно любят друг друга. Настолько сильно, что уничтожают все, что стоит между ними. Вот где мы находимся, между светом и тьмой, между рождением и смертью, между началом и концом. Ты называешь это войной, я называю это жизнью.

— Ты слишком скромна, Эйна. Ты не просто стоишь между ними, ожидая, когда тебя раздавят; ты ведешь их по пути, который выбрала сама. Ты говоришь о свете и тьме, но как насчет добра и зла? Куда ведет твой путь? Куда он уводит тех, кто стоит на твоем пути? Куда он увел Гармонию? — спросила Атея.

— Я слушала ту же историю и знаю о Гармонии столько же, сколько и ты. Гания не хотела ее, мой брат не защищал ее, и я превратила ее в кого-то более веселого. Гания пролила несколько слез, мой брат немного ворчал, и никто никогда не скучал по ней. Ты хочешь поговорить о добре и зле? — спросила она, и ее голубые глаза стали черными. - Обычно ты довольствуешься криками: «Это не я, это мой злой близнец», а потом ложишься спать, пахнущая лилиями и розами. Так почему ты спрашиваешь сейчас, хочешь обещание? Я обещаю, что буду настолько злой, насколько нужно. Тебе не о чем беспокоиться. Я буду нанизывать маленьких детей на горящие колья, чтобы вернуть нашего брата.

Атея отвернула взгляд. Некоторое время она просто смотрела на зияющую пустоту перед собой, но потом заговорила.

— Это роль, которую я должна играть, помощь, которую ты не смогла найти на Атисеосе. Я твоя совесть, твой ориентир и граница, — сказала она. Ее взгляд вернулся к Хаосу, и ледяные голубые глаза Атеи пронзили богиню. - Так что тебе лучше делать свою работу, или я насажу тебя на горящий кол и сыграю твою роль.

— Ты что, только что угрожала мне? — спросила высокая богиня, выпрямившись и затмевая маленькую Атею.

— Да, — ответила Атея, спокойно глядя на свою противницу.

Глаза Хаоса стали светиться красным. Они смотрели друг на друга, красная горячая ярость встретилась с бледно-голубой холодностью. Одна секунда. Две секунды. Три секунды. Внезапно, слишком быстро, чтобы защититься, Атея была поднята с ног, яростно обнята, и ее лицо оказалось погребенным в груди Хаоса. Вскоре она начала бороться за дыхание, пока поцелуи сыпались на макушку ее головы.

— Я люблю тебя с каждым днем все сильнее, — услышала она, как объявил Хаос.

— Йоахчоукинамеа, — выдохнула Атея.

— Что? — спросил Хаос, ослабляя объятия.

— Ты душишь меня! — повторила Атея, покраснев и задыхаясь.

— Прости, я не привык к этому телу, — извинился Хаос.

— Я вижу, как ты сожалеешь. Перестань улыбаться, или я буду вынуждена поверить, что ты пытался меня убить, — проворчала Атея.

— Я бы никогда не стал этого делать, но если понадобится, я сделаю, — сказал Хаос, перестав улыбаться. — Пришло время, Атея, я больше не буду скрываться. Ты готова сделать то, что нужно?

— Да, — ответила Атея, отчаянно надеясь, что это не ложь.

Четыре высоких подсвечника были расставлены по углам небольшой комнаты без окон. Их свет падал на большую массивную каменную скамью в центре комнаты и на лежащую на ней молодую женщину. Лежа на темном камне, с рассыпанными под собой еще более темными волосами, она выглядела бледной, а ее тело было покрыто тонким белым льняным покрывалом. Рабина, лежащая в гробнице и спящая мертвым сном, была зрелищем, которое Робану не нравилось.

— Спать на твердом камне холодно и неудобно. Она проснется в плохом настроении, — так Робан обобщил свои мысли.

— Мертвые не жалуются, — Мессая пожала плечами.

Она подошла к каменной скамье и положила руку на лоб Рабины. Робан последовал за ней.

— Она выглядит как-то иначе, чем я помню, — сказал он, стоя по другую сторону скамьи.

— Она иная, она мертва. То, что ты видишь, — это ее душа, ее тело — лишь воспоминание, — ответила Мессая.

Робан схватил льняную ткань, снял ее с тела и бросил в сторону. Наклонив голову, он смотрел на обнаженное тело Рабины. Ее бледную кожу, изящную шею, небольшие, но гордые груди, плоский живот и стройные бедра, длинные ноги и, в самом низу, ее лоно, украшенное крошечным треугольником мягких черных волос. Красиво, но Робан не улыбнулся, а нахмурился. Рабина выглядела скорее мертвой, чем спящей. На его лице появилась небольшая улыбка. Он обвел пупок Рабины кончиком указательного пальца и провел линию вниз к маленькому треугольнику волос, его ноготь слегка поцарапал ее гладкую, бледную кожу. Его улыбка расширилась, когда он увидел, как ее живот напрягся в ответ на его прикосновение, и под кожей проявились четкие мышечные группы.

— К счастью, ее душа помнит ее красивый живот, и она все еще боится щекотки, — заметил он.

— Робан, когда мы ее разбудим, она не будет той Рабиной, которую ты знал. Это будет ее душа, сущность ее бытия. Люди идут на компромиссы в жизни, но душа — нет. Ее нужно судить, но я вижу ее воспоминания, и в ней нет тьмы, — сказала Мессая, и Робану показалось, что она выглядит обеспокоенной.

— Почему вы ее еще не судили? — спросил он.

— Мы не смогли этого сделать. Кто-то другой имеет больше прав на ее душу, чем боги подземного мира, — ответила Мессая, пристально глядя на Робана. — Я знаю, что это не ты, а Хаос. Как только твоя сестра заявляет права на кого-то, она никогда не отпустит его. Однако душа Рабины все равно должна быть осуждена, независимо от притязаний, независимо от того, останется ли она в подземном мире или вернется в мир живых. Балхор и я не можем вынести приговор, а Хаос не может сделать это сама. Вместо этого она послала своего посыльного, поэтому я предлагаю, чтобы ты сделал это.

— Ты начинаешь меня раздражать, Мессая. Я не мальчик на побегушках и не судья. Посмотри на меня еще раз и вспомни, кто я такой.

Мессая не посмотрела на Робана, а опустила глаза. — С твоего позволения мы вынесем приговор, но мне нужен мой брат. Я не могу сделать это в одиночку.

Робан кивнул, и Мессая быстро покинула комнату. Оставшись один, он посмотрел на спящую Рабину и обхватил ладонью одну из ее грудей. - Ты не так уж и отличаешься, правда? — спросил он шепотом, нежно сжимая ее грудь и поглаживая сосок большим пальцем. Он улыбнулся, когда ее сосок затвердел под его ласками. Он поднял глаза, услышав, как кто-то громко прочистил горло. Обернувшись, он увидел процессию, входящую в маленькую комнату. Первый из Вермураков держал Весы правосудия. За ним следовали двое других, несущие небольшой каменный стол, и еще двое, ведущие Балхора, положив руки ему на плечи. Мессая вошла в комнату последней.

Вермураки поставили стол и положили на него весы. Затем они покинули комнату. Балхор и Мессая остались стоять по бокам стола. Когда Робан посмотрел на них, Балхор выпрямился и вызывающе ответил на его взгляд, но Мессая избегала его глаз и смотрела на черный шар в своих руках.

— Давайте же. Чем скорее вы закончите суд, тем скорее мы сможем уйти, — подтолкнул их Робан.

Мессая положила свой черный шар на одну из чашек весов, а Балхор — белый. На мгновение весы замерли, но затем чашка с белым шаром опустилась, а черный шар поднялся. Балхор с самодовольной улыбкой на лице направился к выходу из комнаты.

Робан посмотрел на Мессаю, но она по-прежнему избегала его взгляда. Внезапно комната осветилась, и Робан услышал знакомый голос.

— Где я?

Робан повернулся в сторону источника голоса и громко застонал. Рабина проснулась, и яркий ореол света окружал ее.

Большая серая Патрана лежала, спрятавшись за кустами в роще ясеней. Это было недалеко от заброшенной фермы, немного севернее поля битвы. Она наблюдала за сараем и ждала, когда солнце сядет. Пока солнце медленно опускалось за горы, Сурисса размышляла о событиях этого дня.

Многое произошло, и было о чем подумать. Многие вещи, которые она видела, не имели для нее никакого смысла, а некоторые она вообще не понимала. Она никогда не могла понять человеческий обычай вести войны друг против друга, и эта война не была исключением. Только жители города Нотабир и кланы Галлан имели причину быть здесь. Верния была их домом. Остальные были здесь, потому что их короли и фузаны, императоры и вожди, их господа и хозяева приказали им сражаться в этой войне. Какова была их причина? Жадность, слава и отчаяние, а в некоторых случаях, казалось, чистая глупость.

Однако Сурисса была здесь не из-за людей. Они умирали или не умирали, а если не умирали, то вскоре начинали новую войну. Она была здесь из-за других участников этой конкретной войны. Среди них были боги Атисеоса, их изгнанные дети и троица судьбы. Их причины для борьбы были столь же запутанными, как и их роли в этой войне. Кто был другом, а кто врагом, было затуманено скрытыми мотивами и завуалированными заговорами. Была ли это война за свободу против контроля? Но кто контролировал, а кто боролся за свободу?

Она видела силу тьмы, проявленную в этой войне. Черный огонь, адское пламя, готовое поглотить ее мир, и она также видела силу света. Незаметную, всего лишь крошечное насекомое, летящее по небу, но это крошечное насекомое несло в себе силу света. Оно раздавило свою цель, чудовищное существо тьмы. Но это была не война тьмы против света, не борьба добра со злом. Эта война была хаосом с большой буквы «Х», и Сурисса должна была сыграть в ней свою роль. Она прорычала, объявляя о своем прибытии, и через мгновение из сарая вышла группа крошечных воинов. Сурисса рысью пробежала через дверь сарая, и Антусси уважительно поклонились. Она приняла человеческий облик и открыла дверь, ведущую в комнату в задней части сарая. Сурисса прибыла последней. Три богини ждали ее.

— Наконец-то, хотя я должна признать, что сомневалась, что ты вообще придешь, — сказала Эстера вместо приветствия.

— Неустойчивые союзы и семьи, сражающиеся друг с другом, у тебя есть все основания сомневаться, дочь Мечтателя, — ответила Сурисса.

— Семья не имеет того же значения для богов и богинь. Редко когда между членами нашей семьи была любовь. Матери, дочери, отцы, братья, разные границы, но любовь не входит в это уравнение, — добавила Айфера. - Ты не можешь выбирать свою семью, поэтому мудро выбирай своих друзей и врагов.

— Я видела взрыв, когда Разрушение разрушило свою тюрьму. А сосуд Обмана выжил? — спросила Сурейса, глядя на женщину, которая, казалось, спала в темном углу комнаты.

— Нет, взрыв разорвал ее человеческий сосуд на куски, но мы были готовы. Ее новый сосуд — родственница ее старого сосуда Кассии. Двоюродная сестра в нескольких поколениях, а также жрица Гании. Никогда не говори, что семья бесполезна. - Айфера рассмеялась. - Обман сжег много сосудов с тех пор, как она прибыла на Калмиру, она уже привыкла к этому и должна быть готова продолжить, когда проснется. Наш план не может быть отложен.

Эстера и Айфера пристально смотрели на обнаженную Суриссу.

— У тебя есть то, что ты обещала доставить? — спросила Эстера, подняв одну бровь.

Сурисса, мягко улыбнувшись в ответ, протянула пустые ладони и закрыла глаза. В центре каждой ладони появилось свечение, которое исчезло с вспышкой. После них остался маленький ларец с золотым замком в правой руке и маленький золотой ключ в левой ладони.

— Загляни внутрь, ты найдешь восемь тысяч триста одиннадцать песчинок. Моя мать собрала их на поле битвы, — сказала Сурисса.

Эстера схватила шкатулку, а Айфера вырвала ключ из рук Суриссы. Она немного затруднилась, открывая шкатулку, но когда наконец открыла крышку, изнутри вырвался свет и осветил лицо Айферы.

— Горсть песка и эссенция бессмертия. Все произошло именно так, как она и планировала. Я даже не могу представить себе ум, способный на такую дальновидность. Я просто счастлива, что она на нашей стороне, — прошептала Айфера.

— И правильно делаешь! — сказала женщина, поднимаясь в углу комнаты. - Но война еще не закончена, и это только одна часть плана. Нам нужно уходить, и быстро, время не ждет.

Три богини молча кивнули.

Хассика наблюдала за людьми вокруг нее. Атея отослала их, но они вернулись, и к ней пришло еще больше людей. Норгар, Огузи, Галлан и ее сестры-амазонки — все ждали и смотрели на холм в ожидании Атеи. Матассая, Верховная Защитница кланов Галлан, сестра вождя Норгара, бесспорный лидер альянса против Империи Мантакин, Богиня Хаоса, а после смерти брата — очень одинокая четырнадцатилетняя девочка. Она шла, высоко подняв голову, спускаясь с холма к ним. Хассика хотела, чтобы Атея убежала. Когда она дошла до них, она остановилась и посмотрела на собравшихся, Денисса и Менджа стояли позади нее, держась за руки, а Боско был рядом с ними. Первым к ней обратился Норгар.

— Я — Харон, сын Батора, вождь клана Дрекен и легат вождей Норгара. Армия Мантакина отступила за стены своего лагеря. Пятьдесят или шестьдесят тысяч выжили в сегодняшней битве, и их армия находится в очень плохом состоянии. Наш вождь пал, и теперь мы не подчиняемся тещ, а также больше не являемся союзниками в войне против Мантакина. Они прислали послов, а мы отправили им их головы. Завтра на рассвете мы атакуем лагерь. Затем сожжем наших погибших, и война закончится. Похороны нашего павшего вождя пройдут в Фалкате. Атея Магон, Кургат — твоя родина, и норгар, каждый клан и каждый вождь, откроют свои дома, чтобы принять и защитить тебя, пока ты будешь жить. Это наша клятва и обещание тебе.

Норгар поклонился и, не дождавшись ответа от Атеи, сел на лошадь и поехал в сторону заходящего солнца на западе.

— Вождь Норгаров мертв, и союз, которого никогда не было, расторгнут, — прокомментировал Огуси Фусан. — Я Сенджай, Фусан из клана Бурганис. Атея Магон, ты, твой брат, твои союзники — вы никогда не уважали нас. Наш союз, если его можно так назвать, был союзом необходимости, но не чести, уважения или дружбы. Для Огуси необходимость больше не существует. Завтра мы покинем Вернию и вернемся в наши дома в Огусе. Мы проедем через Туларкис. Ни один клан, входивший в наш прежний союз, не будет атаковать Вернию в течение трех лет, но мы также не будем помогать вам и защищать вас от Фузана Рогунаты или новых атак Мантакина. Наш союз закончился и никогда не возобновится.

Как и норгар, огузи покинули собрание, не дождавшись ответа от Атеи. Она наблюдала за оставшимися членами союза, амазонками, лидерами клана Галлан и Бареном Монгрелем из Нотабира. Атея наблюдала, но никто не выступил, чтобы что-то сказать. Она сосредоточила свой взгляд на Гиллин Канбьерре.

— Извини, Атея, но мы дали тебе клятву и не можем отказаться. Печальная правда в том, что мы все еще очень сильно нуждаемся в тебе. Рогуната и пятьдесят тысяч всадников Огузи сегодня прекратили атаку, но мы боимся, что он атакует завтра, а мы почти беззащитны перед конной атакой. У нас даже нет оружия, чтобы противостоять их тысячам конных лучников. Я не знаю, сможешь ли ты нам помочь... без своего брата... но ты наша единственная надежда. Гиллин сказала и, закончив, опустила глаза, избегая взгляда Атеи.

— Хассика, мы сопроводим Гиллин в ее лагерь», приказала Атея. «До рассвета будет долгая ночь.

Они ехали в сторону Нотабира и ночного лагеря кланов Галлан в последних лучах угасающего дня. Настроение в группе было мрачным, и они ехали в тишине. Менджа сидела перед Атеей, рука крепко прижимала маленькую девочку к груди. Она не жаловалась. Вдали были видны сотни костров, но прежде чем они доехали до них, Менджа вздрогнула в объятиях Атеи и уставилась на запад, в ночное небо.

— Ночное крыло? — спросила она шепотом. - Но сон не может летать по небу... Я не знаю, как движутся сны... Вау, я тоже хочу на нем полетать.

Атея улыбнулась маленькой девочке в своих объятиях.

Он был крупным мужчиной, ростом шесть футов пять дюймов, весом двести пятьдесят фунтов, весь из костей и мускулов. Он был одет в полные доспехи, у него был боевой топор и большой стальной щит на спине. Он был норгаром, воином и одним из таргов. Он стоял среди своих товарищей по оружию. Людей, таких же, как он. Он сражался и убивал. Он стоял на поле битвы, окруженный тысячами трупов. Теперь он смотрел на спину женщины, стоящей на коленях перед его павшим вождем, с двумя обнаженными девами по бокам. Женщина не выглядела особенно страшной. Она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел, и это было немного страшно. Орик не был застенчивым или очень стеснительным человеком, он хотел бы быть достаточно смелым, чтобы заговорить с женщиной, но он не был таким. Проблема заключалась в том, что это была не просто женщина, а принцесса, принцесса Эриланс. И не просто принцесса, а богиня, по крайней мере, так говорили, и Орик не сомневался в этом. Он проклинал свою трусость. Его вождь пал, и как тарг он должен был отдать свою жизнь. Он умрет на похоронной церемонии. Умрет на корабле, подожженном огнем. Он сгорит заживо. Может быть, он был достаточно храбр, чтобы поговорить с одной из девушек. Он глубоко вздохнул и громко прочистил горло. Глубокий рычащий рык отразил его попытку проявить храбрость. Он опустил голову, проклял свою неудачу и повернулся, наблюдая, как большая черная пантера приближается к его павшему вождю.

Ее тело изменилось, и Сурисса опустилась на колени рядом с безжизненным телом напротив Яне.

— Уходите, мне нужно поговорить с вашей хозяйкой наедине, - приказала Сурисса. Нигулла и Патесса молча подчинились. - Нам нужно его тело, и нам нужно, чтобы ты пошла с нами. Твоя сестра передала мне для тебя сообщение, - сказала она после того, как женщины ушли.

— Так ты посланница?, - спросила Яне. - Это все, чем ты являешься?

— Я та, кем мне нужно быть, — ответила Сурисса и протянула Яне золотое кольцо. Это был ошейник. На нем были выгравированы три слова: послушание, гордость и верность.

Яне взяла ошейник и погладила его поверхность пальцами. - Моя сестра однажды дала мне ошейник и приказала носить его. Это был простой, прочный кожаный ремешок. Я вызвала лучшего ювелира в Эрилансе, и он сделал для меня золотой ошейник. Я носила его всего один раз, потом Айфера украла его. Она сказала мне, что рабыня не может выбирать себе ошейник. Это было столетия назад.

— Значит, ты будешь сопровождать тело своего хозяина и пойдешь с нами? — спросила Сурисса.

— Да, — ответила Яне.

— Ты знаешь, куда мы тебя отвезем? — спросила Сурисса.

— Да, — ответила Яне.

Обнаженная женщина напротив Яне снова превратилась в пантеру и ушла. Через некоторое время с неба спустилась гигантская тень. Яне ударили сильные порывы ветра, когда теневое существо взмахнуло крыльями и приземлилось. Его когти схватили безжизненное тело Робана, а всадник на его спине протянул руку Яне. Яне схватила руку и прыгнула на спину. Она обняла всадника, и существо поднялось в небо. Яне была в золотом ошейнике.

Патесса и Нигулла кричали, и Тарги были в смятении, но они только шумели. Шум ветра и ускользающие тени не обращали на них внимания. Они полетели к горам на западе.

Когда Атея достигла лагеря кланов Галлан, Дженайя ждала ее. Патесса и Нигулла стояли позади нее, склонив головы и устремив взгляд на землю. Обнаженная, маленькая и испуганная, но для Атеи Дженайя выглядела еще хуже. Вампир, тень ночи, но теперь она больше походила на блеклую тень самой себя.

— Еще плохие новости? — спокойно спросила Атея, но не смогла скрыть усталости в голосе.

— Большая черная птица, или, может быть, летающая тень, схватила тело твоего брата. Патесса и Нигулла были свидетелями этого, но не уверены, пошла ли Яне добровольно или ее похитили. Они полетели в сторону гор, — сообщила Дженайя, звуча так же устало, как и Атея.

— Это не большая птица, это ночное крыло, — любезно пояснила Менджа.

Атея слезла с лошади и помогла Мендже тоже слезть.

— Понятно, а что такое ночное крыло? — спросила Атея.

— Ой, это странно. Ночное крыло — это существо из снов, но Гания говорит, что на нем можно ездить как на лошади... или на драконе, но драконов не существует. - Менджа надула губы.

— Позволь мне высказать смелое предположение. Эти ночные крылья, существа из снов, принадлежат Малдурину, я права? — терпеливо спросила Атея.

Менджа увлеченно кивнула. - Гания подарила их Малдурину очень, очень давно. Они несут сны.

— На этом существе был всадник. Я не думаю, что это был мужчина, скорее женщина, — робко сказала Нигулла.

— Дочь Малдурина, Эстера, тоже на них ездила, Гания мне рассказывала, — добавила Менджа.

Дженайя схватила Атею за руку и увела ее от костра. Атея последовала за ней, но не хотела этого.

— Атея, ты знаешь, кто захватил тело Робана. Я не сомневаюсь, что Яне пошла с ними по собственной воле. Она хочет вернуть его и сделает все, что они от нее потребуют. Яне очень умная и сильная, но ей нет дела ни до кого, кроме Робана. Она пожертвует всем и всеми. Она сделает императора бессмертным, — сказала Дженайя.

— Да, я знаю, и я знаю, что ты хочешь, чтобы я сделала! — ответила Атея напряженным голосом.

— Без него я все равно умру, и я знаю, какая это будет смерть. Я видела, как умирали мои родители. Ты сделаешь мне одолжение. Используй меня, — умоляла Дженайя. - Открой врата в подземный мир и освободи своего брата. Может быть, спасешь Рабину, может быть, даже меня. Но это должно быть сегодня ночью! Нам нужен Робан, иначе с рассветом погибнут тысячи людей, и война будет проиграна.

— Использовать тебя? Я должна смазать дверь кровью твоего сердца! — взвизгнула Атея. - Я не могу...

Маленькие дети на горящих кострах, что бы ни потребовалось. Отойди в сторону, Атея.

— Я даже не знаю, что делать, если я когда-нибудь доберусь до подземного мира. Это чистое безумие, — воскликнула Атея.

Отойди в сторону.

— Тебе не нужно умирать, Дженайя. Может быть, Кассия сказала мне правду, и они каким-то образом воскресят Робана и вернут его нам. Ты не будешь голодать, когда он вернется. Кому какое дело, что в этом мире появится еще один бессмертный? Император не хуже любого из них, — крикнула Атея.

Отойди в сторону, Атея. Голос Хаоса эхом раздался в ее голове. Дженайя просто смотрела на нее.

Атея упала на колени и заплакала. Она плакала за Дженайю. Она плакала за своего брата. Она плакала за Рабину. Она плакала за тысячи людей, которые погибли сегодня, и она плакала за себя. Она плакала за Хаоса, чтобы ей самой не пришлось плакать. А потом она отошла в сторону.

Неподалеку остальные сидели вокруг уютных костров. Никто не разговаривал больше, чем того требовала вежливость. Они ждали Атею. Каждый из них был обременен своими собственными заботами и страхами, и каждый из них был облегчен тем, что ему не приходилось нести бремя Атеи.

Менджа сидела рядом с Дениссой, Боско лежал рядом с ней, и она рассеянно чесала огромную собаку за ушами. Она оглядывалась по сторонам и прислушивалась ко всему.

— Почему она должна отойти в сторону? — спросила она.

Другие женщины посмотрели на нее, но никто не ответил на ее вопрос.

— Шшш, это секрет. Они не слышат, как говорит Эйна. Только я слышу ее, и я позволяю тебе тоже слушать.

— О, это, должно быть, очень печальный секрет, я слышу, как Атея плачет, — очень тихо прошептала Менджа.

— Да, это так.

— Ты не можешь помочь ей с секретом? Ты же умеешь творить волшебство, — тихо спросила Менджа.

— Не знаю. Это один из секретов Эйны. Они страшные.

— Тогда тебе придется быть смелой. Я бы тоже помогла, но я не умею творить волшебство, — ободрила ее Менджа.

— Мы сделаем это вместе. Слушай, вот что мы сделаем...

Хассика, Нируми, Гиллин, Синхейд и Сахейн обсуждали лучшие позиции для амазонок-лучниц, чтобы защититься от атаки Огуси. Хассика почувствовала, как маленькая рука дергает ее за пояс, и посмотрела на Менджу.

— Что тебе нужно, Менджа? — спросила Хассика, немного нетерпеливо.

— Я хочу посмотреть твой кинжал, — ответила девочка.

— Почему ты хочешь его увидеть? На его лезвие капнула капля крови Робана. Теперь это довольно странный кинжал, но очень, очень острый, — нерешительно ответила Хассика.

— Я знаю, кинжал магический, — серьезно согласилась Менджа. - Но магическому кинжалу нужно имя. Поэтому я и хочу его увидеть.

Хассика вытащила кинжал из ножен на поясе и осторожно показала его лезвие Мендже.

Менджа посмотрела на кинжал и счастливо улыбнулась.

— Твой кинжал называется Месамир, это слово из древнего языка и означает «кровная клятва». Но никому не говори, это секрет! — прошептала Менджа.

— О, а что может делать мой магический кинжал? — спросила Хассика с улыбкой.

— Это очень, очень острый кинжал, — ответила Менджа, улыбаясь. - Но это не важно. Твой магический кинжал может спасти жизнь. Это важно.

Хассика уставилась на Менджу, ища в ее глазах ответ на вопрос, который она не знала. Но теперь Менджа была нетерпеливой.

— Иди, Атея нуждается в тебе, и не позволяй ей отправить тебя прочь! - Менджа... ну, она приказала... и Хассика подчинилась.