Вечер был столь же обыкновенным, как и сотни предыдущих. За окном тихо плакала осень, затягивая город в мокрую, серую пелену. Дождь стекал по стеклу тонкими, извилистыми ручейками, унося с собой последние жалкие клочья золота с оголенных ветвей. В комнате царила привычная, почти осязаемая скука, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов да шелестом пальца по экрану смартфона.

Соцсети… Бесконечная, бессмысленная лента. Утомительная череда котиков, ядовитых политических споров, фальшивых улыбок с отпусков и насквозь фейковых новостей. Мир, сошедший с ума и упакованный в пиксели. Я механически листал этот цифровой ад, чувствуя, как тоска медленно, но верно затягивает в свое болото.

И вдруг — всплывающее окно. Не уведомление о скидке в пиццерии и не памятование о дне рождении давно забытого одноклассника. Заявка в друзья. Незнакомый профиль.

Женщина. С фотографии смотрели глаза, от которых веяло странным, почти забытым чувством — загадкой. Не «тётка», нет. Лицо со следами былой красоты, на котором жизнь оставила свой умный и усталый след. Я не знал ее. Ни имени, ни взгляда.

Интерес, острый и неожиданный, кольнул сквозь апатию. Кто? Зачем? В тишине комнаты щелчок по кнопке «Принять» прозвучал оглушительно громко. Контакт состоялся. Она теперь мой цифровой друг. Виртуальный призрак в моей одинокой реальности.

Пальцы сами потянулись к клавиатуре. «Привет, — отправил я, и слово показалось до смешного банальным. — Кто вы, шикарная барышня?»

Ответ пришел почти мгновенно, будто она ждала. «Маша», — значилось в сообщении. И тут же следом: «Ты мне понравился, мальчик».

Я рассмеялся. Звук вышел хриплым, непривычным для этой тишины. «Ну какой я, простите, мальчик? Мне сорок лет», — отправил я, глядя на свое отражение в темном экране монитора — усталые глаза, морщины у висков. Сорок. Не мальчик, а мужчина, с которого дождь давно смыл все иллюзии.

«Для меня ты мальчик, — пришел ответ, заставивший меня снова усмехнуться. — Мне шестьдесят. Моей дочери столько же, сколько тебе».

Вот это поворот. Пенсионерки, значит, пишут. Совсем я, видимо, плох стал, раз алгоритмы сочли меня подходящей компанией для одиноких бабушек. Горькая, слезливая мысль о безвозвратно ушедшей молодости, о том, что жизнь начинает не прибавлять, а отмерять, на мгновение остро кольнула под ложечкой.

Но следом за ней пришло неожиданное облегчение. Исчезло то самое напряжение, что всегда сопровождает новое знакомство с женщиной — это желание понравиться, подать себя выгодно, втянуть живот и надеть маску успешности. Какая уж тут маска, когда тебя уже причислили к поколению внуков. С Машей я мог быть просто собой. Уставшим, слегка циничным, собой в чистом виде.

Разговор потек ненавязчиво, о том о сем. О осенней хандре, о книгах, которые забываешь перечитать, о том, как изменился город за наши годы. Никакого подтекста, ни намека на флирт. Я не воспринимал ее как женщину — скорее, как неожиданного, приятного собеседника, затерявшегося в цифровой пустыне.

Но она, похоже, решила тряхнуть стариной. И тряхнуть ей было чем. Она с простодушием, граничащим с гениальностью, обмолвилась о своих «сто с лишним килограммах и пятом размере груди». Я представил эту мощь, эту щедрую, матерую женственность, и не мог не вызвать восхищения — искреннего, почти что к произведению искусства. Если бы не возраст… Но возраст был своим, родным щитом, отводящим всякие двусмысленности.

Целый вечер пролетел в милой, почти дружеской беседе. Даже заоконный дождь перестал раздражать, превратившись из назойливого напоминания о тоске в уютный аккомпанемент к странной переписке.

Прощаясь, уже машинально, по старой привычке, отправил: «Ну ладно, спокойной ночи. Эротических снов».

Ответ пришел почти мгновенно, и он был идеален: «И тебе приятных.Но руки на одеяло!»

Я рассмеялся в тишине комнаты. Прямо как в пионерском лагере. Щемяще-ностальгически и до невозможности мило. И на душе стало как-то легко и спокойно.

Это странное, почти забытое чувство укачало меня и унесло в сон. И ночью мне приснился сон. Эротический, да. Из него не осталось ни сюжета, ни лиц, только одно мощное, доминирующее ощущение — гигантская, теплая, податливая грудь, заполнишая собой все пространство сна, как материк нежности.

Я проснулся от собственного возбуждения, с сильнейшим стояком, будто мне не сорок, а пятнадцать. В полумраке комнаты первым делом всплыла в памяти ее шутливая, указующая фраза: «Руки на одеяло!». Это вызвало не смущение, а широкую, непроизвольную улыбку. И — неимоверный подъем настроения, какой-то мальчишеский, безотчетный восторг.

Этот странный камертон задал тон всему дню. Работа, обычно давящая рутиной, вдруг стала доставлять удовольствие, задачи решались легко и изящно. Погода за окном, еще вчера унылая, теперь играла золотом последних листьев на мокром асфальте и казалась невероятно живописной. Даже люди в метро — обычно серая, раздраженная масса — виднелись мне как собрание одиноких душ, каждую со своей тихой грустью и надеждой, и я ловил себя на чувстве какой-то всеобщей, братской любви ко всему человечеству.

И в голове, сквозь эту легкую эйфорию, пробивалась навязчивая, абсурдная мысль: похоже, я влюбился?! В бабку?Да неее, с ума сойти. Это смешно, нелепо и совершенно невозможно.

Но факт оставался фактом: едва появлялась свободная минутка, рука сама тянулась к телефону — поделиться с ней, Машей, этой мелкой радостью, этим смешным наблюдением, этой внезапной мыслью. Возникла потребность ощущать ее присутствие в своем дне, ее тихое, незримое участие. Это была не страсть, не вожделение — это была привязанность. Теплая, глубокая, как будто я нашел потерянную где-то на извилистых тропах жизни родственную душу, с которой можно молчать на одном языке.

Надо отдать ей должное — отвечала она мгновенно, как будто все это время сидела у экрана в трепетном ожидании каждого моего слова. И в этой мгновенности был не отчаяние одиночества, а какое-то удивительное, полное совпадение ритмов. Казалось, наши мысли, разлетевшиеся по разным уголкам города, синхронно вздрагивали, чувствуя легкую дрожь друг друга.

Эта тонкая, невидимая связь, протянувшаяся сквозь километры, стала вдруг таким же неотъемлемым элементом жизни, как утренний кофе или звук дождя за окном.

Нудная неделя пролетела как один день, наполненный ее незримым присутствием. Но настала суббота, и что-то оборвалось. Наш непрерывный диалог — этот удивительный поток ни о чем и обо всем, что все эти дни согревал изнутри и поднимал настроение, — вдруг прервался. Она не ответила на мое утреннее «Доброго дня!». Пропустила шутливую картинку, отправленную через час. Не прочитала вежливый вопрос о планах на выходные, а следом и уже тревожное: «Маш, ты там как?».

В груди заскребли кошки. Тихо, но настойчиво. Я метался по квартире, словно потерял что-то очень важное, но не мог вспомнить что именно. Жизнь, еще утром такая полная и осмысленная, враз опустела и свелась к ожиданию звука уведомления. Я взял книгу, но буквы сливались в бессмысленные строки, не неся никакой информации, кроме одной: ее нет. Бросил. Пошел на кухню, чтобы приготовить что-то сложное, но руки повисли плетьми, и я ограничился сухим бутербродом, который жевал, не чувствуя вкуса. Весь выходной день пропал зря, выцвел, превратился в серую, тягучую бесформенную массу времени.

Даже телевизор, обычно надежный способ убить пару часов, не радовал. Бесконечное, нервное переключение каналов в поисках хоть чего-то, что могло бы зацепить внимание, лишь усиливало раздражение. Я уже почти смирился с тем, что это странное окно в другой мир захлопнулось так же внезапно, как и открылось.

И тут — звонок. Не привычный звук сообщения, а настойчивый, требовательный видеовызов через мессенджер. Она! Сердце бешено забилось, отозвавшись гулким стуком в висках. Я ведь не слышал ее голоса никогда. Мы существовали для друг друга лишь в текстах и на тех самых фотографиях из профиля, которые я к этому времени уже рассмотрел вдоль и поперек.

Сгладив ком в горле, я принял вызов. «Алло?»— голос мой прозвучал хрипловато.

«Привет, мой мальчик, — раздалось в трубке, и это был вполне приятный, низковатый, бархатный тембр. Голос, в котором чувствовалась жизнь, прожитая не зря. Он был слегка нетрезв, но от этого лишь приобрел игривые, легкомысленные нотки. — Ты узнал свою престарелую подругу?»

Облегчение хлынуло такой волной, что я чуть не рассмеялся. Жизнь снова обрела краски. «Конечно, мамуля, — легко поддержал я ее тон, с наслаждением обыгрывая двадцать лет разницы. — Я уже думал, ты меня бросила».

«Э-э-э, нет, — ее голос на другом конце провода прозвучал томно и уверенно, словно струя густого, терпкого вина. — От меня ты так просто не отделаешься».

Ее густой, грудной смех пробрал меня до глубины души, ненароком задев самое сокровенное. Он был теплым, влажным, как осенний воздух после дождя, и в нем безраздельно царила чистая, ничем не приукрашенная женственность. В голове молнией всплыл тот самый ночной образ — гигантская, податливая грудь, поглощающая все окружающее пространство, обещающая бесконечное утопление в неге.

«Да я и не собирался», — постарался отшутиться я, но голос дрогнул, выдав смятение.

Похоже, я уже угодил в силок, ловко расставленный умелой охотницей. Эта мысль — что я всего лишь очередной «молоденький мальчик» в коллекции опытной соблазнительницы — должна была бы насторожить или даже оскорбить. Но почему-то вызвала лишь странное, щекочущее нервы возбуждение.

«Тогда ты срочно должен оценить мое новое платье!» промурлыкала она, и в ее тоне не было вопроса, это был мягкий, но непререкаемый ультиматум.

Мысленно я услышал тихий, но отчетливый щелчок. Капкан захлопнулся. Я попался. Я позволил себе увлечься этой игрой, впустил ее в свой ежедневный ритуал, и теперь давать задний ход было поздно — это стало бы предательством по отношению к тому легкому безумию, что наполняло меня все эти дни.

Придется принимать ее правила. Придется играть.

Судьба, словно шулер, уже сдала карты, и отступать было некуда.

«Что, прям сейчас? — попытался я найти хоть какую-то логическую лазейку, хоть слабый отпор. — Не смущает, что на дворе полночь?»

«Нисколечко! — парировала она, и в ее голосе звенел беззастенчивый, хмельной восторг. — От меня как раз ушла подруга. Мы с ней допили бутылочку вина. А мне хочется продолжения праздника! Будь милым, захвати по дороге пузырёк».

«Мммм, ну ладно, если ты настаиваешь…» — капитулировал я, и сам удивился тому, как легко это произошло.

«Еще как настаиваю! — воскликнула она, и ее голос прозвучал как приказ, облеченный в бархат. — Не медли! В путь, я жду. Адрес напишу».

И связь прервалась, оставив меня в тишине комнаты хлопать глазами на темный экран телефона, где уже мигало уведомление с ее координатами. В голове стоял легкий, ошеломляющий гул.

Ну не мог же я, в самом деле, не оправдать возложенного на меня доверия? Не мог оставить «бедную», одинокую женщину — подруга ушла, вино кончилось — без должного продолжения праздника в эту субботнюю ночь. В этом был какой-то извращенный рыцарский долг.

Такси приехало на удивление быстро, будто сама судьба торопила меня на это безумие. Заезжать за вином не пришлось — у меня в холодильнике, как у всякого уважающего себя человека, всегда стояла на случай ядерной войны нетронутая бутылка красного. Каберне с выдержкой, не какой-нибудь ширпотреб. Ну, похоже, тот самый случай и настал.

Дорога заняла не больше двадцати минут, промелькнувших в нервном, сладком оцепенении. Дом оказался старым, но очень приличным, с мраморным подъездом и бдительной консьержкой, которая смерила меня оценивающим взглядом. «К кому?»— спросила она, и в ее голосе сквозила привычная власть. Услышав фамилию, ее лицо расплылось в лукавой, понимающей улыбке. «Удачи, герой», — подмигнула она, пропуская меня внутрь.

Но ничто не могло испортить моего настроения, смешанного из предвкушения и страха. Я взлетел на третий этаж без лифта, перепрыгивая через две ступеньки, чувствуя, как кровь стучит в висках. Дверь в квартиру уже была приоткрыта. А на пороге стояла Она.

Она была… немного, если сказать скромно, не соответствующей фото. Снимки в профиле, явно подвергшиеся тщательной цифровой обработке, рисовали образ более утонченный, может быть, даже строгий. Реальность же была мощнее, грубее, земнее. Это с одной стороны меня мгновенно остудило, растроив пошлые фантазии, а с другой — странным образом обрадовало и отпустило на свободу. Исчезло давящее ощущение трепета и необходимости играть какую-то роль. Я снова общался просто с Машей.

«Ну что? Не соответствую?» — бросила она с вызовом, и в ее глазах читалась уязвимость, тщательно скрываемая за маской бравады.

Не мог же я сказать правду? Это было бы по-зверски жестоко. «Да нет, как на фото», — слукавил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

«Дай-ка я тебя обниму!» — не дожидаясь ответа, она шагнула вперед и заключила меня в свои объятия.

Это было не объятие. Это было погружение. Я буквально провалился в ее мягкое, объемное тело, как в огромную, невероятно нежную перину. Оно обволакивало, принимало, поглощало. От нее пахло дорогими, густыми духами с восточными нотками и слегка — вином. Я застыл как истукан, мои руки неуверенно легли ей на спину, пытаясь обхватить ее мощную талию, но смогли охватить лишь половину.

А она с каким-то остервенением, с силой опытного борца, мяла мою спину, вжимая меня в себя еще сильнее. И вдруг, резко отстранившись на полшага, ее руки вцепились в мои плечи, а губы буквально впились в мои.

Помада была ванильная, сладковатая. Сами губы — очень мягкие, влажные и настойчивые. Ее язык, уверенный и опытный, без спроса проник в мой рот, ведя себя как полновластный хозяин. Не скажу, что это было неприятно. Это было необычно и оглушительно. Как во сне, где теряешься и тонешь. Обволакивающая, всепоглощающая мягкость. Провал в теплую, благоухающую тьму, где не существует ни возраста, ни условностей, есть только сейчас.

Но так же внезапно она отстранилась, словно ничего и не было. Взяла меня за руку и поволокла за собой на кухню, бросив с игривым укором: «Ну хватит приставать к бабушке!Пошли пить вино».

Кухня была небольшой, но уютной. Чувствовался дорогой дизайнерский ремонт. Повсюду, на полках и столешницах, были расставлены фарфоровые фигурки — видимо, привезенные из разных уголков мира. Они были расставлены с какой-то неведомой, только ей понятной логикой, но смотрелись удивительно гармонично, как в маленьком, идеальном музее одной хозяйки.

Продолжение будет...