Меня зовут Роман, я рос в обычной семье, в тесной однокомнатной квартире, которую родителям выдали на заводе. Мои отец и мать были не из тех, кто пил или бил, но их жизнь вращалась вокруг работы — долгие смены, усталость, бесконечные попытки свести концы с концами. Я был единственным ребенком, но внимания мне доставалось мало. Иногда они ворчали из-за моих оценок в школе, но в целом я был предоставлен сам себе. В нашей квартире родители спали на кровати в зале, отгороженной выцветшей шторкой. Они строго наказали: когда шторка закрыта, их нельзя беспокоить — они занимаются "взрослыми делами"..В то время я еще не знал и не понимал что это такое, но мальчиком я был послушным, и не лез к ним. Я учился в 3 классе, и смутно догадывался, что это значит.Особое место в моей жизни занимала бабушка Люся, мамина мама, Людмила Константиновна. Ей было чуть за 55, но она выглядела моложе: невысокая, около 1.65, с мягкими, женственными формами, округлым животиком, тяжелой, чуть обвисшей грудью и пышными бедрами. Ее кожа была гладкой, а темные волосы с проседью всегда пахли травяным шампунем. Дедушка умер давно, и о ее личной жизни я ничего не знал, да и не задумывался. Бабушка Люся была для меня ближе всех — ближе родителей, ближе матери. Она называла меня "мой хороший", "мой зайченок", "сладенький мой", и каждый раз, когда мы встречались, просила поцеловать ее в губы, а не в щеку. Ее поцелуи были теплыми, с легким привкусом мятной помады, и она крепко прижимала меня к себе, так что я чувствовал тепло ее тела и аромат ее духов. В детстве это казалось естественным, но когда я подрос, эти моменты начали будоражить меня, вызывая странное тепло внизу живота.Бабушка всегда интересовалась моей жизнью: спрашивала про учебу, друзей, мечты. Мы могли часами болтать обо всем — от музыки из "Песни года" до того, как устроен мир. Она терпеливо помогала мне с домашними заданиями, объясняла сложные темы.

Помню один Новый год, кажется, 1995-й. Бабушка Люся приехала к нам в гости, и дом наполнился запахом мандаринов, оливье и селедки под шубой. Мы сидели перед старым телевизором, смотрели "Песню года", и я ловил себя на том, как завороженно следил за яркими нарядами певиц, их голосами, которые казались такими взрослыми и манящими. Бабушка сидела рядом, в мягком шерстяном платье, которое обтягивало ее фигуру, и ее рука иногда касалась моей. Она улыбалась, подпевала знакомым мелодиям, и ее глаза блестели в свете гирлянд.Когда пришло время спать, родители уединились за своей шторкой, а мы с бабушкой легли на узком диване в зале. Было тесно: она лежала на боку, прижавшись спиной к спинке, а я — спиной к ее груди и животу. Ее тело было теплым, мягким, и я чувствовал, как ее дыхание щекочет мне шею. Ее грудь прижималась ко мне. Вдруг свет в комнате погас — обычное дело в 90-х, когда электричество отключали без предупреждения. За шторкой послышались приглушенные стоны родителей и шорох простыней. Я замер, прислушиваясь, и почувствовал, как бабушка крепче прижала меня к себе. Ее рука медленно скользнула по моему животу, задержалась у края пижамных штанов, и я ощутил, как ее пальцы чуть дрожат.

— Бабушка, а чем они занимаются? — прошептал я.

— Рома, взрослыми делами, милый, — ответила она хрипловато,. — Они делают друг другу хорошо.

— А я... когда я стану взрослым, ? Я тоже смогу так?

— Ох, зайченок мой... да сможешь

—Тогда я и тебе буду делать хорошо, я же люблю тебя, Ба.

— Маленький и глупенький ты еще. ..подрастешь и все поймешь.Ее рука скользнула ниже, касаясь меня через ткань пижамы, и я почувствовал, как она коснулась к моему писюну. Она гладила меня медленно, словно проверяя мою реакцию, а потом убрала руку и крепче обняла меня.

— Спи, сладенький мой, — прошептала она, и я почувствовал, как ее губы коснулись моего затылка.

Через несколько месяцев папа уехал в командировку на месяц, а мама работала по 12 часов, возвращаясь домой измотанной. Она попросила бабушку Люсю пожить с нами, чтобы присматривать за мной. Я был на седьмом небе — время с бабушкой означало долгие разговоры, ее ласку и ту странную, волнующую близость, которую я начал замечать.Однажды мама, уходя на работу, сказала:

— Мам, проследи за Ромой, и покупай его.

— Мы вместе примем ванну, я хорошо его помою, — ответила бабушка с легкой улыбкой.

— Мам, он же большой уже, пусть сам, — возразила мама, но без особого энтузиазма.

— Да какой он большой?пятый класс только, дитя еще, — отмахнулась бабушка, и мама, пожав плечами, ушла.

День прошел как обычно: бабушка помогала мне с учебой, терпеливо объясняя предметы, которые мне не давались. Ее рука иногда касалась моей, и я ловил себя на том, что мне это приятно. Вечером она сказала:

— Ну, Рома, пора купаться. Голова у тебя жирная, да и спинку надо потереть.Я думал, она просто поможет, как мама, — потрет спину и уйдет. Но когда я вошел в ванную, она последовала за мной и начала раздеваться. Она сняла платье, и передо мной открылось ее тело: гладкая кожа, чуть полноватый живот, тяжелая грудь с темными сосками, которые слегка покачивались, и черный куст волос между ног.

— Вместе веселее, да и спинку потрем друг другу, — сказала она с игривой улыбкой, и мы залезли в тесную ванну.

Она села сзади, и я оказался прижат спиной к ее груди. Ее соски касались моей кожи, а волоски между ее ног щекотали мой зад. От этого ощущения я едва мог дышать. Она намыливала мне голову, массировала затылок, терла за ушами, а потом ее руки скользнули ниже, к моему животу, бедрам, и наконец — к члену.

— Его тоже надо мыть, Рома, всегда, — прошептала она, и ее пальцы, скользкие от мыла, обхватили меня.. Она двигала рукой медленно, сжимая ровно настолько, чтобы я чувствовал каждое движение. Закончив меня мыть, она легла на всю длину ванны, и я оказался между ее ног, лицом к ней. Ее груди колыхались в воде, соски затвердели, а куст волос между ног притягивал взгляд. Я не мог отвести глаз, и она, заметив это, улыбнулась.

— Хочешь вылезти, милый? Вода еще горячая, я полежу.

— Нет, я с тобой, ба... — Я повернулся к ней, и наши глаза встретились.

— Ты такая красивая, бабуль... Можно тебя поцеловать? Я тебя так люблю, больше всех...больше родителей.

— Ох, зайченок, нельзя так говорить, мама обидится. Но как я могу отказать своему сладенькому? Иди ко мне.Она притянула меня к себе, и я лег на нее сверху, чувствуя тепло ее тела, скользкость кожи от воды, и поцеловала, мне даже казалось, что она хотела проникнуть в мой рот языком поглубже, но может мне показалось, она взяла меня за попу и прижала к себе. ..и как будто закрыла глаза и слегка застонала. ..

. Я задрожал, когда ее руки сжали мою попу, прижимая меня ближе. Мой членик,, уперся в ее живот, и я услышал ее тихий стон.

— Какая у тебя красивая грудь, бабушка... большая, — вырвалось у меня, и я почувствовал, как краснею.

— Хочешь потрогать?

— Да... если можно...Я взял ее грудь в руки, ощущая ее мягкость, скользкость от мыла. Мои пальцы сжали соски, и она тихо застонала, ее тело изогнулось подо мной. Повинуясь импульсу, я наклонился и взял сосок в рот, посасывая его. Вкус был солоноватым, смешанным с мыльной водой,. Ее дыхание стало тяжелым, и я заметил, как ее рука скользнула между ног, касаясь себя. Она краснела, ее щеки пылали, и я почувствовал, как ее бедра слегка дрожат.

— Бабуль, тебе нехорошо? Ты вся красная...

— Нет, зайка, мне... приятно, — прошептала она, но в ее голосе была нотка вины. — Только не совсем правильно это...

— Почему?

— Другим разом объясню. Пошли вытираться.Она вышла первой, и я смотрел, как она вытирается полотенцем, как капли воды стекают по ее телу, задерживаясь на изгибах. Я не мог отвести взгляд.

— Ба, а почему у тебя столько волос между ног? Что там? — вырвалось у меня, и я тут же пожалел о своем вопросе.

— Пися моя, милый, — ответила она с улыбкой, без тени смущения. — У тебя тоже будут волосы вокруг твоего....

— А когда это будет?

— Скоро, мой дорогой... скоро.

Больше мы не купались вместе в том году, но я целовал ее чаще в губы, а она могла игриво ухватить меня за попу, посылая мурашки по телу.

Прошел год, и мое тело начало меняться: появились первые волоски на лобке, член вставал все чаще, и я не знал, что с этим делать. Это было приятно, но мучительно — хотелось чего-то большего, но я не понимал, чего именно. Бабушке я стеснялся рассказать о своих ощущениях, хотя мысли о тех моментах в ванной, не давали мне покоя.В 6 классе, в школе, был медосмотр, и врач, осмотрев мой член, заметил, что головка плохо оголяется. Он дал записку: "Легкая стадия фимоза, операция не нужна. Разтягивать в горячей воде". Я запаниковал, думая, что болен, и позвонил бабушке — ей я доверял больше, чем маме.На следующий день она пришла в медпункт, поговорила с врачом и забрала меня к себе домой. Она посмотрела на меня с теплой улыбкой:

— Ромочка, не переживай, все хорошо. Просто нужен массаж в горячей воде.

— Какой массаж? — Я чувствовал себя глупо, не понимая, о чем она.

— Оголять головку твоего членика. Пойдем, я покажу.Она набрала ванну, и я разделся, чувствуя, как сердце колотится. Бабушка вошла в халате, скинула его, и снова я увидел ее обнаженное тело: полные груди, темный куст волос, гладкую кожу.. Она залезла ко мне, села напротив, и ее колени коснулись моих.

— Ну, Ромочка, давай посмотрим, — сказала она, почти шепотом. Она взяла мой член в руки, и я вздрогнул от ее теплых, чуть влажных пальцев. — Вот это твоя головка, что под кожей. Надо в горячей воде разтягивать кожу вот так...Взяв мой член в руки, она начала нежно оголять головку. ее пальцы двигались медленно, осторожно. Было чуть дискомфортно, но мой член затвердел, и я почувствовал стыд, но не мог остановиться.

— Бабушка... он... он уже пару месяцев так увеличивается, — признался я, краснея. — Я не знал, что с этим делать.

— Ты взрослеешь, это нормально,. Твой членик растет, как и ты., — ответила она, и ее глаза блестели.

Я поднял взгляд и заметил, как ее соски затвердели, выделяясь на фоне ее полной груди. Ее щеки слегка порозовели, а глаза блестели, словно она тоже чувствовала это напряжение между нами. Ее руки двигались медленнее, но увереннее, сжимая мой член чуть сильнее.

— Вот так, Ромочка, — прошептала она, и ее пальцы скользили по моему члену, разтягивая кожу, но теперь ее движения были не только медицинскими — в них появилась ритмичная, дразнящая плавность. Я чувствовал, как ее дыхание становится чаще, и заметил, как ее бедра слегка сжимаются под водой, словно она тоже борется с чем-то внутри себя.. Ее пальцы сжимали меня все сильнее, и я чувствовал, как волна удовольствия поднимается от паха к груди, заставляя тело дрожать.

— Бабушка... мне... мне так странно, — выдавил я, задыхаясь от ощущений.

— Это нормально, сладенький мой, — ответила она, и ее голос дрожал, выдавая ее собственное возбуждение. — Просто расслабься... и через несколько движений, белые капли брызнули на ее грудь. Мы оба замерли, ее глаза расширились, но в них было больше удивления, чем вины, а губы изогнулись в легкой улыбке.

— Ой, я перестаралась... Извини, зайка, — сказала она.

— Ба, а что это было? Мне... было мне так хорошо...

— Ты никогда так не делал? Просто мучился? — Она засмеялась, и этот смех был теплым.

— Да... он вставал, а я не знал, как его уменьшить, — признался я, чувствуя, как щеки горят.

— Теперь будешь знать. Только никому не говори.

— Ни за что, ба... Спасибо, что ты есть.Я наклонился, чтобы поцеловать ее, и мой полустоящий член уперся в ее живот. Она слегка отстранилась.

— Что ж ты со мной творишь, Ромочка...я же живая, тебе пора домой.

Дома я открыл для себя мастурбацию, и это стало моим секретом, моим способом справляться с этим новым чувством. Но тот момент в ванной с бабушкой Люсей — ее теплые руки, ее тело, блестящее от воды, — остался самым ярким воспоминанием. Он будил во мне желания, которые я не мог объяснить, но которые делали каждый день полным предвкушения. Лето 90-х стало для меня временем пробуждения, и я никогда не забуду, как бабушка открыла мне этот новый, запретный мир наслаждения.

P.S.Сейчас я, к сожалению, остался без работы — всё из-за сложной обстановки в стране. Если у кого-то есть возможность — заказать у меня историю или просто перевести немного «на хлеб» — буду очень благодарен.Берегите себя, друзья, и пусть у всех всё будет хорошо.